Стихотворения. Рассказы. Повести - [24]

:

Пять веков бессмертна и нетленна

На Востоке память о тебе.

Счастлив тот, кто жизнью мир пленяет.

Но стократ счастливей тот, чей прах

Веру в жизнь бессмертную вселяет

И цветет легендами в веках!

<1903–1905>

Эсхил

^{19}

Я содрогаюсь, глядя на твои

Черты немые, полные могучей

И строгой мысли. С древней простотой

Изваян ты, о старец. Бесконечно

Далеки дни, когда ты жил, и мифом

Теперь те дни нам кажутся. Ты страшен

Их древностью. Ты страшен тем, что ты,

Незримый в мире двадцать пять столетий,

Незримо в нем присутствуешь доныне,

И пред твоею славой легендарной

Бессильно Время. — Рок неотвратим,

Все в мире предначертано Судьбою,

И благо поклоняющимся ей,

Всесильной, осудившей на забвенье

Дела всех дел. Но ты пред Адрастеей^{20}

Склонил чело суровое с таким

Величием, с такою мощью духа,

Какая подобает лишь богам

Да смертному, дерзнувшему впервые

Восславить дух и дерзновенье смертных!

<1903–1906>

Золотой невод

Волна ушла — блестят, как золотые,

На солнце валуны.

Волна идет — как из стекла литые.

Идут бугры волны.

По ним скользит, колышется медуза,

Живой морской цветок…

Но вот волна изнемогла от груза

И пала на песок,

Зеркальной зыбью блещет и дробится,

А солнце под водой

По валунам скользит и шевелится,

Как невод золотой.

<1903–1906>

Мудрым

Герой — как вихрь, срывающий палатки,

Герой врагу безумный дал отпор,

Но сам погиб — сгорел в неравной схватке,

Как искрометный метеор.

А трус — живет. Он тоже месть лелеет,

Он точит меткий дротик, но тайком.

О да, он — мудр! Но сердце в нем чуть тлеет:

Как огонек под кизяком.

<1903–1906>

Священный прах

Пыль, по которой Гавриил^{21}

Свой путь незримый совершает

В полночный час среди могил,

Целит и мертвых воскрешает.

Прах, на который пала кровь

Погибших в битве за свободу,

Благоговенье и любовь

Внушает мудрому народу.

Прильни к нему, благослови

Миг созерцания святыни —

И в битву мести и любви

Восстань, как ураган пустыни.

<1903–1906>

Зейнаб

Зейнаб, свежесть очей! Ты — арабский кувшин:

Чем душнее в палатках пустыни,

Чем стремительней дует палящий хамсин^{22},

Тем вода холоднее в кувшине.

Зейнаб, свежесть очей! Ты строга и горда:

Чем безумнее любишь — тем строже.

Но сладка, о, сладка ледяная вода,

А для путника — жизни дороже!

<1903–1906>

Магомет в изгнании

Духи над пустыней пролетали

В сумерки, над каменистым логом.

Скорбные слова его звучали,

Как источник, позабытый богом.

На песке, босой, с раскрытой грудью»

Он сидел и говорил, тоскуя:

«Предан я пустыне и безлюдью,

Отрешен от всех, кого люблю я!»

И сказали Духи: «Недостойно

Быть пророку слабым и усталым».

II пророк печально и спокойно

Отвечал; «Я жаловался скалам».

1906

«Геймдаль искал родник божественный…»

Геймдаль^{23} искал родник божественный.

Геймдаль, ты мудрости алкал —

И вот настал твой час торжественный

В лесах, среди гранитных скал.

Они молчат, леса полночные,

Ручьи, журча, едва текут,

II звезды поздние, восточные

Их вещий говор стерегут.

И шлем ты снял — и холод счастия

По волосам твоим прошел:

Миг обрученья, миг причастия

Как смерть был сладок и тяжел.

Теперь ты мудр. Ты жаждал знания —

И все забыл. Велик и прост,

Ты слышишь мхов произрастание

И дрожь земли при свете звезд,

1906

Джордано Бруно

^{24}

«Ковчег под предводительством осла —

Вот мир людей. Живите во Вселенной.

Земля — вертеп обмана, лжи и зла.

Живите красотою неизменной.

Ты, мать-земля, душе моей близка —

И далека. Люблю я смех и радость,

Но в радости моей — всегда тоска,

В тоске всегда — таинственная сладость!»

И вот он посох странника берет:

Простите, келий сумрачные своды!^{25}

Его душа, всем чуждая, живет

Теперь одним: дыханием свободы.

«Вы все рабы. Царь вашей веры — Зверь:

Я свергну трон слепой и мрачной веры.

Вы в капище^{26}: я распахну вам дверь

На блеск и свет, в лазурь и бездну Сферы.

Ни бездне бездн, ни жизни грани нет.

Мы остановим солнце Птолемея^{27} —

И вихрь миров, несметный сонм планет,

Пред нами развернется, пламенея!»

И он дерзнул на все — вплоть до небес.

Но разрушенье — жажда созиданья,

И, разрушая, жаждал он чудес —

Божественной гармонии Созданья.

Глаза сияют, дерзкая мечта

В мир откровений радостных уносит.

Лишь в истине — и цель и красота.

Но тем сильнее сердце жизни просит.

«Ты, девочка! ты, с ангельским лицом,

Поющая над старой звонкой лютней!

Я мог твоим быть другом и отцом…

Но я один. Нет в мире бесприютней!

Высоко нес я стяг своей любви.

Но есть другие радости, другие:

Оледенив желания свои,

Я только твой, познание — софия!»

И вот опять он странник. И опять

Глядит он вдаль. Глаза блестят, но строго

Его лицо. Враги, вам не понять,

Что бог есть Свет. И он умрет за бога.

«Мир — бездна бездн. И каждый атом в нем

Проникнут богом — жизнью, красотою.

Живя и умирая, мы живем

Единою, всемирною Душою.

Ты, с лютнею! Мечты твоих очей

Не эту ль Жизнь и Радость отражали?

Ты, солнце! вы, созвездия ночей!

Вы только этой Радостью дышали».

И маленький тревожный человек

С блестящим взглядом, ярким и холодным,

Идет в огонь^{28}. «Умерший в рабский век

Бессмертием венчается — в свободном!

Я умираю — ибо так хочу.

Развей, палач, развей мой прах, презренный!

Привет Вселенной, Солнцу! Палачу! —

Он мысль мою развеет по Вселенной!»

<1906>

Храм солнца

^{29}

Шесть золотистых мраморных колонн,

Безбрежная зеленая долина,

Ливан в снегу и неба синий склон.