Стихотворения. Рассказы. Повести - [27]

Заунывно гудящий певучей струной,

Ты зачем залетаешь в жилье человечье

И как будто тоскуешь со мной?

За окном свет и зной, подоконники ярки,

Безмятежны и жарки последние дни,

Полетай, погуди — и в засохшей татарке,

На подушечке красной, усни.

Не дано тебе знать человеческой думы,

Что давно опустели поля,

Что уж скоро в бурьян сдует ветер угрюмый

Золотого сухого шмеля!

26. VII. 16

Помпея

^{42}

Помпея! Сколько раз я проходил

По этим переулкам! Но Помпея

Казалась мне скучней пустых могил,

Мертвей и чище нового музея.

Я ль виноват, что все перезабыл:

II где кто жил, и где какая фея

В нагих стенах, без крыши, без стропил,

Шла в хоровод, прозрачной тканью вея!

Я помню только римские следы,

Протертые колесами в воротах,

Туман долин, Везувий и сады.

Была весна. Как мед в незримых сотах,

Я в сердце жадно, радостно копил

Избыток сил — и только жизнь любил.

28. VIII. 16

Кобылица

Я снял узду, седло — и вольно

Она метнулась от меня,

А я склонился богомольно

Пред солнцем гаснущего дня.

Она взмахнула легкой гривой

И, ноздри к ветру обратив,

С тоскою нежной и счастливой

Кому-то страстный шлет призыв.

Едины божий созданья,

Благословен создавший их

И совместивший все желанья

И все томления — в моих.

<3. II. 16>

На исходе

Ходили в мире лже-Мессии,—

Я не прельстился, угадал,

Что блуд и срам их в литургии

И речь — бряцающий кимвал.

Своекорыстные пророки,

Лжецы и скудные умы!

Звезда, что будет на востоке,

Еще среди глубокой тьмы.

Но на исходе сроки ваши:

Вновь проклят старый мир — и вновь

Пьет сатана из полной чаши

Идоложертвенную кровь!

<6. II. 16>

Голубь

^{43}

Белый голубь летит через море,

Через сине-зеленое море,

Белый голубь Киприды завидел,

Что стоишь ты на жарком песке,

Что кипит белоснежная пена

По твоим загорелым ногам,

Он пернатой стрелою несется

Из-за волн, где грядой голубою

Тают в солнечной мгле острова,

Долетев, упадает в восторге

На тугие холодные груди,

Орошенные пылью морской,

Трепеща, он уста твои ищет,

А горячее солнце выходит

Из прозрачного облака, зноем,

Точно маслом, тебя обливает —

И Киприда с божественным смехом

Обнимает тебя выше бедр.

<1916>

«Вот знакомый погост у цветной Средиземной волны…»

Вот знакомый погост у цветной Средиземной волны,

Черный ряд кипарисов в квадрате высокой стены,

Белизна мавзолеев, блестящих на солнце кругом,

Зимний холод мистраля, пригретый весенним теплом,

Шум и свежесть валов, что, как сосны, шумят за стеноп,

И небес гиацинт в снеговых облаках надо мной.

29. VIII. 17

Ландыш

В голых рощах веял холод…

Ты светился меж сухих,

Мертвых листьев… Я был молод,

Я слагал свой первый стих —

И навек сроднился с чистой

Молодой моей душой

Влажно-свежий, водянистый,

Кисловатый запах твой!

19. IX. 17

Свет незакатный

^{44}

Там, в полях, на погосте,

В роще старых берез,

Не могилы, не кости —

Царство радостных грез.

Летний ветер мотает

Зелень длинных ветвей —

И ко мне долетает

Свет улыбки твоей.

Не плита, не распятье —

Предо мной до сих пор

Институтское платье

И сияющий взор.

Разве ты одинока?

Разве ты не со мной

В нашем прошлом, далеком,

Где и я был иной?

В мире круга земного,

Настоящего дня,

Молодого, былого

Нет давно и меня!

24. IX. 17

«О радость красок! Снова, снова…»

^{45}

О радость красок! Снова, снова

Лазурь сквозь яркий желтый сад

Горит так дивно и лилово,

Как будто ангелы глядят.

О радость радостей! Нет, знаю,

Нет, верю, господи, что ты

Вернешь к потерянному раю

Мои томленья и мечты!

24. IX. 17

«Ранний, чуть видный рассвет…»

Ранний, чуть видный рассвет,

Сердце шестнадцати лет.

Сада дремотная мгла

Липовым цветом тепла.

Тих и таинственен дом

С крайним заветным окном.

Штора в окне, а за ней

Солнце вселенной моей.

27. IX. 17

«Мы рядом шли, но на меня…»

Мы рядом шли, но на меня

Уже взглянуть ты не решалась,

И в ветре мартовского дня

Пустая наша речь терялась.

Белели стужей облака

Сквозь сад, где падали капели,

Бледна была твоя щека,

И как цветы глаза синели.

Уже полураскрытых уст

Я избегал касаться взглядом,

Но был еще блаженно пуст

Тот дивный мир, где шли мы рядом.

28. IX. 17

«Щеглы, их звон, стеклянный, неживой…»

Щеглы, их звон, стеклянный, неживой,

И клен над облетевшею листвой,

На пустоте лазоревой и чистой,

Уже весь голый, легкий и ветвистый…

О, мука мук! Что надо мне, ему,

Щеглам, листве? И разве я пойму,

Зачем я должен радость этой муки,

Вот этот небосклон, и этот звон,

И темный смысл, которым полон он,

Вместить в созвучия и звуки?

Я должен взять — и, разгадав, отдать,

Мне кто-то должен сострадать,

Что пригревает солнце низким светом

Меня в саду, просторном и раздетом.

Что озаряет желтая листва

Ветвистый клен, что я едва-едва,

Бродя в восторге по саду пустому,

Мою тоску даю понять другому…

— Беру большой зубчатый лист с тугим

Пурпурным стеблем, — пусть в моей тетради

Останется хоть память вместе с ним

Об этом светлом вертограде

С травой, хрустящей белым серебром,

О пустоте, сияющей над кленом

Безжизненно-лазоревым шатром,

И о щеглах с хрустально-мертвым звоном!

3. X. 17

«Этой краткой жизни вечным измененьем…»

Этой краткой жизни вечным измененьем

Буду неустанно утешаться я,—

Этим ранним солнцем, дымом над селеньем,

В свежем парке листьев медленным паденьем

И тобой, знакомая, старая скамья.

Будущим поэтам, для меня безвестным,

Бог оставит тайну — память обо мне:

Стану их мечтами, стану бестелесным,