Стихотворения. Рассказы. Гора - [6]

Тагор с самого начала решительно отвергал насаждавшееся колониальными правителями и получившее довольно широкое распространение в индийских либерально-буржуазных кругах представление о том, что английская власть якобы играет в Индии цивилизующую роль. Он ясно видит, что эта власть угнетательская и грабительская, оставляющая порабощенным ею лишь крохи со стола цивилизации.

Но Западом брошенные лоскуты

Нашей не могут прикрыть нищеты.

(«Мы драгоценности растеряли»)

Ты в унижение одет с хозяйского плеча

Перед одеждою такой и рубище — парча.

(«Чужая одежда»)

Тагора возмущает не только национальное порабощение своего народа, но и вся система колониального варварства и расизма. Он говорит об Африке:

Тенистая! За черным покрывалом

Не видел человеческого лика

Презренья мутный взор.

С колодками, с цепями ворвались

Ловцы людей, чьи когти крепче волчьих,

Чье низкое высокомерье глуше

Твоих для солнца недоступных джунглей.

(«В тот древний, исступленный век…»)

Восставая против чужеземного господства и колониального ограбления, которые принесла его родине буржуазная цивилизация Запада, и уже ощущая растущее зло буржуазности, утверждавшейся в самой Индии, Тагор в то же время выступил решительным противником националистической идеализации индийской патриархальщины. Само сохранение национального подчинения Индии он связывал с сохранением жестокого социального гнета, скверны разделения людей на касты, с вековой приниженностью народных масс. «Не хранит обид тот, кто часто бит…» — с глубокой болью, а порою и с отчаянием говорил он об этом.

Страна несчастная моя! К тем, что тобой оскорблены,

Сойди смиренно — пусть они тебе окажутся равны.

Кого, стопой своей поправ,

Лишила ты священных прав,

Те, что стоят перед тобой, твоих объятий лишены,

Пусть в унижении своем тебе окажутся равны.

(«Страна несчастная моя!»)

Через всю свою жизнь Тагор пронес страстное стремление к пробуждению народа, утверждению национального и человеческого достоинства простого человека своей родины, видя в этом путь к ее национальному освобождению. В 1901 году он писал:

Согнуты спины, плети суровы,

Души покорны, тяжки оковы.

Грязь, поруганье, обиды, срам,

Клонится гордость к чьим-то ногам.

О, ниспровергни нагроможденья

Рабства, позора и оскверненья.

Дай наконец-то расправить грудь —

Утро, свободу, небо вдохнуть.

(«Родину бедную…»)

Но если в те времена, когда индийское освободительное движение делало лишь первые шаги, стремление поэта к свободе родины и раскрепощению ее народа представало именно мечтою, порою звучавшей и как мольба, то впоследствии мечта сменяется уверенностью, а мольба — призывом к молодежи «разбить алтарь рабства». Этот перелом виден уже в стихах книги «Журавли», вышедшей в годы первой мировой войны. Тагор тонко почувствовал назревание исторических перемен в мире и у себя на родине. И хотя поэт еще очень смутно представлял себе, в чем именно они будут заключаться, он горячо желал прихода новых светлых сил, которые разрушат старый мир. Тагор хотел быть с ними.

Сбрось прах веков и ржавь оков!

Мир засевай бессмертья семенами!

В грозовых тучах ярых молний рой,

Зеленым хмелем полон мир земной,

И ты возложишь на меня весной

Гирлянду бокула, — то близко время,

Приди, бессмертное земное племя!

(«Юное племя!»)

Призывая покончить со старым миром, Тагор часто обращается к образу «игры». Это один из излюбленных образов тагоровской поэзии вообще, но прежде поэт придавал ему во многом иной смысл. Сам по себе образ игры у Тагора восходит к индийским религиозно-философским представлениям, согласно которым видимый мир создается и разрушается в божественной игре творца. Еще в книге «Гитанджали» Тагор противопоставлял «игру» как свободное проявление творческих сил гнету окружавшей его повседневности. Но эта игра разрушения и созидания подчас представала у него не только свободной, но и бесцельной, даже бездумной, — отсюда частое в то время обращение поэта к игре детей. Теперь же в тагоровском образе игры все сильнее звучит призыв к целенаправленному разрушению старого ради создания нового, лучшего. Поэт хочет, чтобы это делалось смело и решительно.

Так играл я не раз. — Все новое, знаю,

Строят, вдребезги старое разбивая,

Путь потеряв, открывают неведомый,

Беды нам только кажутся бедами,

Знаю — из разорванных пут

Шутя для качелей веревки плетут.

(«Звук шагов»)

Мудростью и тонкой лиричностью веет от слов Тагора о грядущем поэте, чей приход Тагор встречает со спокойной уверенностью, которую дает ему сознание, что и он сам в чем-то принадлежит наступающему новому.

Ну что же? Я уйду, не ведая печали,

Чтоб новых, лучших дней напевы зазвучали

Ужели из цветов моей весны

Нельзя сплести венок поэту новизны?

(«Новый слушатель»)

Не следует, однако, думать, что призывы Тагора к разрушению старого мира, громко прозвучавшие в поздний период его творчества, свидетельствовали о переходе поэта на последовательные революционные позиции. Его социально-политические взгляды по-своему отразили развитие индийской общественной мысли в ходе национально-освободительного движения и именно в рамках последнего. Этапы этого развития, совершавшегося на протяжении долгой жизни поэта, и свойственные каждому из этих этапов представления не только сравнительно быстро сменялись, но и как бы наслаивались друг на друга.