Стихотворения. Рассказы - [20]

И часто, вместе с малярами,

Там пели песни. И Христа,

Что слушал нас в веселом храме,

Мы написали неспроста.

Нам все казалось, что под эти

Простые песни вспомнит он

Порог и солнце в Назарете,

Верстак и кубовый хитон.

1907

Нищий

Возноси хвалы при уходе звезд.

Коран.

Все сады в росе, но теплы гнезда —

Сладок птичий лепет, полусон.

Возноси хвалы — уходят звезды,

За горами заалел Гермон.

А потом, счастливый, босоногий,

С чашкой сядь под ивовый плетень:

Мир идущим пыльною дорогой!

Славьте, братья, новый божий день!

Дамаск, 1907

Каин

Баальбек воздвиг в безумии Каин.

Сирийск. предания.

Род приходит, уходит,

 И земля пребывает вовек…

Нет, он строит, возводит

 Храм бессмертных племен — Баальбек.

Он — убийца, проклятый,

 Но из рая он дерзко шагнул.

Страхом Смерти объятый,

 Все же первый в лицо ей взглянул.

Жадно ищущий бога,

 Первый бросил проклятье ему.

И, достигнув порога.

 Пал, сраженный, увидевши — тьму.

Но и в тьме он восславит

 Только Знание, Разум и Свет —

Башню Солнца поставит,

 Вдавит в землю незыблемый след.

И глаза великана

 Красной кровью свирепо горят,

И долины Ливана

 Под великою ношей гудят.

Синекудрый, весь бурый,

 Из пустыни и зноя литой,

Опоясан он шкурой,

 Шкурой льва, золотой и густой.

Он спешит, он швыряет,

 Он скалу на скалу громоздит.

Он дрожит, умирает…

 Но творцу отомстит, отомстит!

<1906–1907>

Закон

Во имя бога, вечно всеблагого!

Он, давший для писания тростник,

Сказал: блюди написанное слово

И делай то, что обещал язык.

Приняв закон, прими его вериги.

Иль оттолкни — иль всей душою чти:

Не будь ослом, который носит книги

Лишь потому, что их велят нести.

<1906–1907>

Мандрагора

Цветок Мандрагора из могил расцветает,

Над гробами зарытых возле виселиц черных.

Мертвый соками тленья Мандрагору питает —

И она расцветает в травах диких и сорных.

Брат Каин, взрастивший Мандрагору из яда!

Бог убийцу, быть может, милосердно осудит.

Но палач — не убийца: он — исчадие ада,

И цветок, полный яда, бог тебе не забудет!

1906–1907

С обезьяной

Ай, тяжела турецкая шарманка!

Бредет седой согнувшийся хорват

По дачам утром. В юбке обезьянка

Бежит за ним, смешно поднявши зад.

И детское и старческое что-то

В ее глазах печальных. Как цыган,

Сожжен хорват. Пыль, солнце, зной, забота..

Далеко от Одессы на Фонтан!

Ограды дач еще в живом узоре —

В тени акаций. Солнце из-за дач

Глядит в листву. В аллеях блещет море…

День будет долог, светел и горяч.

И будет сонно, сонно. Черепицы

Стеклом светиться будут. Промелькнет

Велосипед бесшумным махом птицы.

Да прогремит в немецкой фуре лед.

Ли, хорошо напиться! Есть копейка,

А вон киоск: большой стакан воды

Даст с томною улыбкою еврейка…

Но путь далек… Сады, сады, сады…

Зверок устал, — взор старичка-ребенка

Томит тоской. Хорват от жажды пьян.

Но пьет зверок: лиловая ладошка

Хватает жадно пенистый стакан.

Поднявши брови, тянет обезьяна,

А он жует засохший белый хлеб

И медленно отходит в тень платана…

Ты далеко, Загреб!

1906–1907

Александр в Египте

К оракулу и капищу Сиваха

Шел Александр. Дыханием костра

Дул ветер из пустыни. Тучи праха

Темнили свет и рвали ткань шатра.

Из-под шатра с верблюда, в тучах пыли,

Он различал своих проводников:

Два ворона на синих крыльях плыли,

Борясь с косыми вихрями песков.

И вдруг упали вихри. И верблюды

Остановились: медленно идет

Песками змей, весь черный. Изумруды

Горят на нем. Глаза — как мутный лед.

Идет — и вот их двое: он, Великий,

И змей, дрожащий в солнечном огне,

Рогатый, мутноглазый, черноликий,

Весь в самоцветах пышных, как в броне.

«Склони чело и дай дорогу змею!» —

Вещает змей. И замер царь… О да!

Кто назовет вселенную своею?

Кто властелином будет? И когда?

Он, символ и зловещий страж Востока,

Он тоже царь: кто ж примет власть богов?

Не вы, враги. Грядущий бог далеко,

Но он придет, друг темных рыбаков!

<1906–1907>

Бог

Дул с моря бриз, и месяц чистым рогом

Стоял за длинной улицей села.

От хаты тень лежала за порогом,

И хата бледно-белою была.

Дул южный бриз, и ночь была тепла.

На отмелях, на берегу отлогом,

Волна, шумя, вела беседу с богом,

Не поднимая сонного чела.

И месяц наклонялся к балке темной,

Грустя, светил на скалы, на погост.

А бог был ясен, радостен и прост:

Он в ветре был, и моей душе бездомной —

И содрогался синим блеском звезд

В лазури неба, чистой и огромной.

7. VI.08

Саваоф

Я помню сумрак каменных аркад,

В средине свет — и красный блеск атласа

В сквозном узоре старых царских врат,

На золотой стене иконостаса.

Я помню купол грубо-голубой:

Там Саваоф, с простертыми руками,

Над скудною и темною толпой,

Царил меж звезд, повитых облаками.

Был вечер, март, сияла синева

Из узких окон, в куполе пробитых,

Мертво звучали древние слова.

Весенний отблеск был на скользких плитах —

И грозная седая голова

Текла меж звезд, туманами повитых.

28. VII.08

Долина Иосафата

Отрада смерти страждущим дана.

Вы побелели, странники, от пыли,

Среди врагов, в чужих краях вы были.

Но вот вам отдых, мир и тишина.

Гора полдневным солнцем сожжена,

Русло Кедрона ветры иссушили.

Но в прах отцов вы посохи сложили,

Вас обрела родимая страна.

В ней спят цари, пророки и левиты.

В блаженные обители ея

Всех, что в чужбине не были убиты,

Сбирает милосердый судия.

По жестким склонам каменные плиты

Стоят раскрытой Книгой Бытия.

20. VIII.08

Бедуин