Стихотворения - [7]

А здесь, внизу — истоптанное лето.

Дугой травинку тучный жук пригнул.

А здесь, внизу, белеют силуэты,

И что-то в них от птиц и от акул.

Чертеж войны… О как он неприемлем!

И, к телу крылья острые прижав,

Ты с высоты бросаешься на землю

С косыми очертаньями держав.

И страшен ты в карающем паденье,

В невольной отрешенности своей

От тишины, от рощи с влажной тенью,

От милой нам беспечности людей.

В колосья гильзы теплые роняя,

Мир охватив хранительным кольцом,

Уходишь ты. Молчит земля родная

И кажет солнцу рваное лицо.

И сгинул жук. Как знак вопроса — стебель.

И стебель стал чувствилищем живым:

Покой ли — призрак иль тревога — небыль

В могучем дне, сверкающем над ним?

5 мая 1964

Сказка

У обрыва ль, у косы,

Где певучее молчанье,

Обронила ты часы…

Сказка летняя вначале.

Все речные духи вдруг

Собрались в подводном мраке

И глядят на четкий круг,

На светящиеся знаки.

Поднести боясь к огню

Замурованную душу,

Каждый выпростал клешню

И потрогал. И послушал.

Под прозрачный тонкий щит

Не залезть клешнею черной.

Духи слушают: стучит

Непонятно и упорно.

Выжми воду из косы

Злою маленькой рукою.

Говорил я про часы,

Да сказалось про другое.

Сверху — зыбью облака.

Сверху — солнечная пляска.

Но темна и глубока

Человеческая сказка.

Опусти пред нею щит,

И тогда услышим двое,

Как на дне ее стучит

Что-то теплое, живое.

1964

«Одичалою рукою…»

Одичалою рукою

Отвела дневное прочь,

И лицо твое покоем

Мягко высветлила ночь.

Нет ни правды, ни обмана —

Ты близка и далека.

Сон твой — словно из тумана

Проступившая река.

Все так бережно утопит,

Не взметнет песку со дна,

Лишь невнятный вольный шепот

Вырывается из сна.

Что в нем дышит — откровенье?

Иль души веселый бред?

Вечно тайну прячут тени,

Вечно прям и ясен свет.

И, рожденная до речи,

С первым звуком детских губ,

Есть под словом человечьим

Неразгаданная глубь.

Не сквозит она всегдашним

В жесте, в очерке лица.

Нам постичь ее — не страшно,

Страшно — вызнать до конца.

30 июня 1964

«Платье — струями косыми…»

Платье — струями косыми.

Ты одна. Земля одна.

Входит луч тутой и сильный

В сон укрытого зерна.

И, наивный, тает, тает

Жавороночий восторг…

Как он больно прорастает —

Изогнувшийся росток!

В пласт тяжелый упираясь,

Напрягает острие —

Жизни яростная завязь,

Воскрешение мое.

Пусть над нами свет — однажды

И однажды — это мгла,

Лишь родиться б с утром

каждым

До конца душа могла.

1964

«Я услышал: корявое дерево пело…»

Я услышал: корявое дерево пело,

Мчалась туч торопливая темная сила

И закат, отраженный водою несмело,

На воде и на небе могуче гасила.

И оттуда, где меркли и краски, и звуки,

Где коробились дальние крыши селенья,

Где дымки — как простертые в ужасе руки,

Надвигалось понятное сердцу мгновенье.

И ударило ветром, тяжелою массой,

И меня обернуло упрямо за плечи,

Словно хаос небес и земли подымался,

Лишь затем, чтоб увидеть лицо человечье.

1965

«Мирозданье сжато берегами…»

Мирозданье сжато берегами,

И в него, темна и тяжела,

Погружаясь чуткими ногами,

Лошадь одинокая вошла.

Перед нею двигались светила,

Колыхалось озеро без дна,

И над картой неба наклонила

Многодумно голову она.

Что ей, старой, виделось, казалось?

Не было покоя средь светил:

То луны, то звездочки касаясь,

Огонек зеленый там скользил.

Небеса разламывало ревом,

И ждала — когда же перерыв,

В напряженье кратком и суровом,

Как антенны, уши навострив.

И не мог я видеть равнодушно

Дрожь спины и вытертых боков,

На которых вынесла послушно

Тяжесть человеческих веков.

2 февраля 1965

«Я хочу, чтобы ты увидала…»

Я хочу, чтобы ты увидала:

За горой, вдалеке, на краю

Солнце сплющилось, как от удара

О вечернюю землю мою.

И как будто не в силах проститься,

Будто солнцу возврата уж нет,

Надо мной безымянная птица

Ловит крыльями тающий свет.

Отзвенит — и в траву на излете,

Там, где гнезда от давних копыт.

Сердца птичьего в тонкой дремоте

День, пропетый насквозь, не томит.

И роднит нас одна ненасытность —

Та двойная знакомая страсть,

Что отчаянно кинет в зенит нас

И вернет — чтоб к травинкам припасть.

27 марта 1965

«На берегу черно и пусто…»

На берегу черно и пусто.

Себя не держат камыши.

Вода уходит, словно чувство —

Из обессиленной души.

И обнажает предвечерний

Уже не отраженный свет

В песке извилины теченья

И трепета волнистый след.

Сквозная судорога в водах —

Как в угасающем лице.

Непокоренья гордый подвиг

В их преждевременном конце.

Не оживив ни луг, ни поле,

Здесь устроители земли

По знаку неразумной воли

Всеосушающе — прошли.

И пятерни корней обвисли

У вербы на краю беды,

И как извилина без мысли —

Речное русло без воды.

Прогресс! И я — за новью дерзкой,

Чтобы ее неумный друг

Не смог внести в твои издержки

Дела слепых и грубых рук.

27 марта 1965

«Налет каменеющей пыли…»

Налет каменеющей пыли —

Осадок пройденного дня —

Дождинки стремительно смыли

С дороги моей и с меня.

И в гуле наклонного ливня,

Сомкнувшего землю и высь,

Извилина вспыхнула длинно,

Как будто гигантская мысль,—

Та мысль, чья смертельная сила

Уже не владеет собой,

И все, что она осветила,

Дано ей на выбор слепой.

13—16 сентября 1965

«Ты отгремела много лет назад…»

Ты отгремела много лет назад.

Но, дав отсрочку тысячам смертей,

Теперь листаешь календарь утрат,

В котором числа скрыты от людей.

Убавят раны счет живым годам,

Сомкнется кругом скорбная семья,

И жертва запоздалая твоя