Стихотворения - [11]

Что он безлик и безымянен,

Что многозвучный трепет звезд

Земли бестрепетной не будит,

И ночь — как разведенный мост

Меж днем былым и тем, что будет.

1968

«Одним окном светился мир ночной…»

Одним окном светился мир ночной.

Там мальчик с ясным отсветом на лбу,

Водя по книге медленно рукой,

Читал про чью-то горькую судьбу.

А мать его глядела на меня

Сквозь пустоту дотла сгоревших лет,

Глядела, не тревожа, не храня

Той памяти, в которой счастья нет.

И были мне глаза ее страшны

Спокойствием, направленным в упор

И так печально уходящим вдаль,

И я у черной каменной стены

Стоял и чувствовал себя как вор,

Укравший эту тайную печаль.

Да, ты была моей и не моей…

Читай, мой мальчик! Ухожу я вдаль

И знаю: материнская печаль,

Украденная, вдвое тяжелей.

1968

«Померк закат…»

Померк закат, угасла нежность,

И в холодеющем покое,

Чужим участием утешась,

Ты отошла — нас стало двое.

Ах, как ты верила участью!

Тебе вины любая малость

Неразделимой на две части

И не всегда твоей казалась.

Я оглянулся и увидел,

Как бы внесенные с мороза,

Твоей неправедной обиды

Такие праведные слезы.

И вызрел приступ жажды грубой —

На все обрушить радость злую,

Таили дрожь презренья губы,

Как смертный трепет поцелуя.

Но отрезвляющая воля

Взметнула душу круче, выше, —

Там нет сочувствия для боли,

Там только правда тяжко дышит.

Уже — заря. В заботе ранней

Внизу уверенно стучатся.

Я не открою. Спи, страданье.

Не разбуди его, участье.

1963

«И луна влепилась в лоб кабины…»

И луна влепилась в лоб кабины,

И легла за плугом борозда.

Взрезывай тяжелые глубины,

Думай, что там было и когда?

Не враждует прах с безгласным прахом,

Где прошли и воды и лучи,

И не глянет в небо черным страхом

Борозда, рожденная в ночи.

Но вдали от суетного стана

Вдруг возникнет, как из-под земли,

Скорбная торжественность тумана

В память тех, что раньше здесь прошли.

Пусть они живому не ответят,

Пусть туман, как привиденье, — прочь,

Ты вернешься к людям на рассвете,

Но не тем, каким ушел ты в ночь.

1968

«Заняться как будто и нечем…»

Заняться как будто и нечем.

Вот лестницу он смастерил.

Ведь жизнь оставляет под вечер

Не много желаний и сил.

И тихо — ступень за ступенью —

Он стал подниматься туда,

Где пенье, морозное пенье

Над крышей несли провода.

А все, что отринуто, глухо

Замкнули четыре стены.

Там как изваянье недуга —

Подушка и ком простыни.

И встал он — высоко, высоко —

Не краткий закат подстеречь,

А холод незримого тока

У самых почувствовать плеч.

Увидеть в каком-то наитье

(Как будто провел их не сам)

Вот эти смертельные нити,

Ведущие к первым огням.

Ну, что же, теперь не в обиде:

В порыве желаний простых

Огни на поверке увидел

И что осветил он — постиг.

Но старое сердце дивилось:

И в счастье есть горький удел —

И выше бывать приходилось,

А что-то навек проглядел.

1968

«Сенокосный, долгий день…»

Сенокосный, долгий день,

Травяное бездорожье.

Здесь копён живая тень

Припадает

К их подножью.

Все в движенье —

Все быстрей

Ходят косы полукругом.

Голос матери моей

Мне послышался над лугом.

В полдень,

Пышущей, как печь,

Мать идет

Сквозь терн колючий,

А над нею —

Из-за плеч —

Тихо выклубилась туча.

Воздух двинулся — и вдруг

Луг покрыло

Зыбью сизой,

Только ласточки вокруг

Свищут —

Низом, низом, низом.

Мать,

В томительных лучах

Перед тучей

Черной, черной

Вижу,

Как кровоточат

Руки, ссаженные терном.

Мать,

Невидимый поток

Горней силою заверчен, —

С головы

Сорвет платок,

А с копён моих —

Овершья.

Но под шумом дождевым,

По колено

В душном сене

Я стою, как под твоим

Ласковым благословеньем.

1968

«И я опять иду сюда…»

И я опять иду сюда,

Томимый тягой первородной.

И тихо в пропасти холодной

К лицу приблизилась звезда.

Опять знакомая руке

Упругость легкая бамбука,

И ни дыхания, ни звука,

Как будто все на волоске.

Но оборвись, живая нить!

Так стерегуще все, чем жил я,

Меня с рассветом окружило,

Еще не смея подступить.

И, взгляд глубоко устремя,

Я вижу: суетная сила

Еще звезду не погасила,

В воде горящую стоймя.

1968

«В рабочем гвалте, за столом…»

В рабочем гвалте, за столом,

В ночном ли поезде гремящем —

Резонно судят о былом

И сдержанно — о настоящем.

И скован этот, скован тот

Одним условием суровым:

Давая мыслям вольный ход,

Не выдай их поспешным словом.

Свободный от былого, ты

У настоящего во власти.

Пойми ж без лишней суеты,

Что время — три единых части:

Воспоминание — одна,

Другая — жизни плоть и вещность;

Отдай же третьей все сполна,

Ведь третья — будущее — вечность.

1968

«Мать наклонилась, но век не коснулась…»

Мать наклонилась, но век не коснулась,

Этому, видно, еще не пора.

Сердце, ты в час мой воскресный проснулось —

Нет нам сегодня, нет нам вчера.

Есть только свет — упоительно-щедрый.

Есть глубиной источаемый свет,

Незащищенно колеблясь без ветра,

Он говорит нам: безветрия нет.

Мать, это сходятся в сердце и в доме

Неразделимые прежде и вновь,

Видишь на свет — в темножилой ладони

Чутко и розово движется кровь.

Видишь ли даль, где играют, стремятся,

Бьются о стены и бьют через край,

Реют, в извилинах темных змеятся

Мысли людские… Дай руку. Прощай.

1969

«Ничего, что этот лед — без звона…»

Ничего, что этот лед — без звона,

Что камыш — не свищет,

В немоте прозрачной и бездонной

Нас никто не сыщет.

Мы опять с тобою отлетели,

И не дивно даже,

Что внизу остались только тени,

Да и те не наши.

Сквозь кристаллы воздуха увидим