Стихотворения. Поэмы - [92]

Нет, но особый жесткий тон,

С каким начальники обычно

Отказ роняют в телефон.

— Не выйдет, — протянул вторично.

— Но кто вы там, над головой?

— Ты это знаешь сам отлично…

— А все же?

— Я — редактор твой.

И с полки, голову со смехом

Мой третий свесил вдруг сосед:

— Ты думал что? Что ты уехал

И от меня? Нет, милый, нет.

Мы и в пути с тобой соседи,

И все я слышу в полусне.

Лишь до поры мешать беседе,

Признаться, не хотелось мне.

Мне было попросту занятно,

Смотрю: ну до чего хорош.

Ну как горяч невероятно,

Как смел! И как ты на попятный

От самого себя пойдешь.

Как, позабавившись игрою,

Ударишь сам себе отбой.

Зачем? Затем, что я с тобою —

Всегда, везде — редактор твой.

Ведь ты над белою бумагой,

Объятый творческой мечтой,

Ты, умник, без меня ни шагу,

Ни строчки и ни запятой.

Я только мелочи убавлю

Там, сям — и ты как будто цел.

И все нетронутым оставлю,

Что сам ты вычеркнуть хотел.

Там карандаш, а тут резинка,

И все по чести, все любя.

И в свет ты выйдешь как картинка,

Какой задумал я тебя.

— Стой, погоди, — сказал я строго,

Хоть самого кидало в дрожь. —

Стой, погоди, ты слишком много,

Редактор, на себя берешь!

И, голос вкрадчиво снижая,

Он отвечает:

— Не беру.

Отнюдь. Я все препоручаю

Тебе и твоему перу.

Мне самому-то нет расчету

Корпеть, черкать, судьбу кляня.

Понятно? Всю мою работу

Ты исполняешь за меня.

Вот в чем секрет, аника-воин,

И спорить незачем теперь.

Все так. И я тобой доволен

И не нарадуюсь, поверь.

Я всем тебя предпочитаю,

Примером ставлю — вот поэт,

Кого я просто не читаю:

Тут опасаться нужды нет.

И подмигнул мне хитрым глазом:

Мол, ты, да я, да мы с тобой…

Но тут его прервал я разом:

— Поговорил — слезай долой.

В каком ни есть ты важном чине,

Но я тебе не подчинен

По той одной простой причине,

Что ты не явь, а только сон

Дурной. Бездарность и безделье

Тебя, как пугало земли,

Зачав с угрюмого похмелья,

На белый свет произвели.

В труде, в страде моей бессонной

Тебя и знать не знаю я.

Ты есть за этой только зоной,

Ты — только тень.

Ты — лень моя.

Встряхнусь — и нет тебя в помине,

И не слышна пустая речь.

Ты только в слабости, в унынье

Меня способен подстеречь.

Когда, утратив пыл работы,

И я порой клоню к тому,

Что где-то кто-то или что-то

Перу помеха моему…

И о тебе все эти строчки,

Чтоб кто другой, смеясь, прочел, —

Ведь я их выдумал до точки,

Я сам. А ты-то здесь при чем?

А между тем народ вагонный,

Как зал, заполнив коридор,

Стоял и слушал возбужденно

Весь этот жаркий разговор.

И молча тешились забавой

Майор с научным старичком.

И пустовала полка справа:

В купе мы ехали втроем.

И только — будь я суевером —

Я б утверждать, пожалуй, мог,

Что с этой полки запах серы

В отдушник медленно протек…

Огни Сибири

Сибирь!

Леса и горы скопом,

Земли довольно, чтоб на ней

Раздаться вширь Пяти Европам

Со всею музыкой своей.

Могучий край всемирной славы,

Что грозной щедростью стяжал,

Завод и житница державы,

Ее рудник и арсенал.

Край, где несметный клад заложен,

Под слоем — слой мощней вдвойне.

Иной еще не потревожен,

Как донный лед на глубине.

Родимый край лихих Сибирских

Трем войнам памятных полков

С иртышских,

Томских,

Обских,

Бийских

И енисейских берегов…

Сестра Урала и Алтая,

Своя, родная вдаль и вширь,

С плечом великого Китая

Плечо сомкнувшая, Сибирь!

Сибирь!

И лег и встал — и снова —

Вдоль полотна пути Сибирь.

Но как дремучестью суровой

Еще объят ее пустырь!

Идет, идет в окне экспресса

Вдоль этой просеки одной

Неотодвинутого леса

Оббитый ветром перестой.

По хвойной тьме — березы проседь…

Откосы сумрачные гор…

И все кругом — как бы укор

Из давней давности доносит.

Земля пробитых в глушь путей,

Несчетных верст и редких дымов,

Как мало знала ты людей,

Кому была б землей родимой!

Кому была бы той одной,

Что с нами в радости и в горе,

Как юг иль степь душе иной,

Как взморье с теплою волной,

Как мне навек мое Загорье…

Недоброй славы край глухой.

В новинку твой нелегок норов.

Ушел тот век, настал другой,

Но ты — все ты — с твоим укором.

И в старых песнях не устал

Взывать с тоской неутолимой

Твой Александровский централ

И твой бродяга с Сахалина.

Да, горделивая душа

Звучит и в песнях, с бурей споря,

О диком бреге Иртыша

И о твоем священном море.

Но, может быть, в твоей судьбе,

И величавой и суровой,

Чего недодано тебе —

Так это мощной песни новой!

Что из конца прошла б в конец

По всем краям с зазывной силой

И с миллионами сердец

Тебя навеки породнила.

Та честь была бы дорога,

И слава — не товар лежалый,

Когда бы мне принадлежала

В той песне добрая строка…

И снова — сутки прочь, и снова —

Сибирь!

Как свист пурги — Сибирь, —

Звучит и ныне это слово,

Но та ли только эта быль!

В часы дорожные ночные

Вглядишься — глаз не отвести:

Как Млечный Путь, огни земные

Вдоль моего текут пути

Над глухоманью вековечной,

Что днем и то была темна.

И, точно в небе, эта млечность

Тревожна чем-то и скрытна…

Текут, бегут огни Сибири,

И с нерассказанной красой

Сквозь непроглядность этой шири

И дали длятся полосой.

Лучатся в тех угрюмых зонах,

Где время шло во мгле слепой,

Дробятся в дебрях потрясенных,

Смыкая зарева бессонных

Таежных кузниц меж собой.

И в том немеркнущем свеченье

Вдали угадываю я

Ночное позднее движенье,

Оседлый мир, тепло жилья,

Нелегкий труд и отдых сладкий,

Уют особенной цены,

Что с первой детскою кроваткой

У голой лепится стены…