Стихотворения. Поэмы. Шотландские баллады - [2]

В первых своих стихах деревенский мальчик просто спел на знакомый мотив песенку про свою подружку и ровесницу.

А в стихах, написанных через два года в Кэркосвальде, влюбленные уже встречаются в огромном мире, где каждый порыв ветра, каждый шорох травы дышит их радостью, сочувствует их любви…

Совсем другим вернулся Роберт домой, осенью 1775 года. Он вырос, загорел, повидал свет и прочел много новых книг.

В 1777 году семья переехала на ферму Лохли, в миле от оживленного торгового городка Тарболтона. Все свободные вечера Роберт проводит в этом городке, с новыми друзьями, им он читает свои первые стихи, с ними спорит и философствует. И к его голосу уже начинают прислушиваться не только сверстники, но и многие другие.

1781 год был особенно тяжелым для семьи Бернса. Отец болел туберкулезом, ферма оказалась убыточной, и старому Бернсу пришлось судиться с управляющим. Отец решил снова отправить старшего сына в город Эрвин, где он должен был поработать на льночесалке и в прядильне: отец надеялся, что можно будет потом ткать дома холсты, которые сильно поднялись в цене.

И Роберт уехал в Эрвин с деревянным сундучком, где лежал его нехитрый скарб, а на дне сундучка — отцовская Библия и самодельная тетрадка со стихами.

Роберт поселился в маленькой мансарде с круглым окошком. Оттуда было видно, как в гавань входили большие океанские корабли, и ветер доносил непривычные запахи просмоленных канатов, винных бочек и заморских пряностей.

Для сына фермера, впервые попавшего в приморский город, эрвинский порт казался воротами в иной огромный мир.

В ту незабвенную весну у моря, когда под мартовским солнцем отогревались больные суставы, с детства пораженные ревматизмом, и легче дышалось соленым морским воздухом, Роберт впервые прочитал стихи Роберта Фергюссона — молодого поэта, погибшего на двадцать четвертом году в эдинбургском «бедламе» в 1774 году. От него остался небольшой томик стихов на шотландском наречии, и Бернс впервые увидел, что его родной язык существует не как «простонародный диалект» или язык старинных полузабытых баллад, но и как настоящий литературный язык, на котором можно писать отличные стихи.

В своей книге о Бернсе профессор де Ланси-Фергюссон пишет, что шотландский язык похож на английский, как провансальский на французский, каталонский — на испанский, русский — на белорусский или на украинский. Многие поколения шотландцев разговаривали и пели на этом языке, и с четырнадцатого века сохранились отличные баллады народных певцов — «мекэров», воспевавших подвиги героев и все страсти человеческие.

После объединения Шотландии и Англии образованные шотландцы старались говорить по-английски и даже стеснялись своего выговора, не желая походить на «простонародье».

Бернс знал, что «высший свет» гордился поэтами Шенстоном и Томсоном, потому что они писали по-английски, хотя и были коренными «скоттами» по рождению и воспитанию. Роберт и сам старался писать все свои «серьезные» стихи по-английски и только в песнях и шуточных посланиях друзьям позволяет себе говорить по-шотландски.

А тут, читая Фергюссона, он увидел, что тот пишет на «шотландском диалекте» звучные, легкие и певучие стихи, пишет просто, понятно и вместе с тем изящно, с веселой выдумкой. В этой книге стихи Фергюссона впервые прозвучат по-русски.

Книга Фергюссона привела Бернса в восторг. Теперь ничто не собьет его с пути: он «хочет ударить по струнам своей дикой сельской лиры в благородном соревновании с ним», как он пишет в своей заветной тетради. Записи Бернса не только настоящая проза поэта. В ней отражена душа человека незаурядного ума, необычайной чуткости и прозорливости. Еще отчетливее талант Бернса-прозаика виден в его многочисленных письмах, бережно собранных в двух томах, к которым недавно добавлено много новых материалов.

Бернс часто пишет о поэзии, о ее значении в жизни человека, сурово разбирает свои ранние опыты и с особенной любовью вспоминает своих предшественников — народных певцов Шотландии: «Возвышенное благородство, хватающая за душу нежность наших старинных баллад говорят о том, что они созданы рукою Мастера… Но самые имена безвестных бардов (о, сколь это обидно для честолюбия певца!) теперь погребены под прахом былого…»

И дальше он пишет о том, что «последний, самый ничтожный из свиты муз, тот, что не может подняться на ваши высоты и все же, следя ваш полет, на слабых своих крыльях подчас устремляется за вами, — этот бедный сельский, никому не известный певец с душевным трепетом чтит вашу память».

По этим записям яснее видишь, почему Бернс так самоотверженно и бескорыстно отдавал все свободное время собиранию старинных шотландских песен и баллад. Он годами участвовал в издании многотомного «Музыкального музея» Джонсона, восстанавливая из множества устных вариантов наиболее неискаженные тексты и сочиняя новые слова на старинные мелодии, если тексты были утеряны или заменены вульгарными и безграмотными виршами.

Так Бернс стал одним из непосредственных участников возрождения богатого фольклора Шотландии не только как ее лучший поэт, но и как ученый, как большой знаток истории своей родины, ее быта, ее преданий.