Стихотворения. Поэмы - [85]

С телегой я тут бьюсь уж скоро час четвертый».

А Янош отвечал: «Не злись, мастеровщина!»

«Да как не злиться мне, дорога — что трясина.

С утра хлещу коня, обдергал все поводья,

Знать, приросли к земле колесные ободья».

«Ну что ж, не унывай, твоей беде поможем.

А что там за большак бежит лесным изложьем?»

«Какой большак?» — «Да вон, мелькает между елок».

«Да это не большак, а так — глухой проселок».

«Ну что ж, хотя б и он. Вон там, на повороте…»

«Да нет, чур вас туда! Пойдете — пропадете.

Никто не приходил оттуда цел-нетронут.

Там великаний край, там люди камнем тонут».

«Я сам уж рассужу, — мне, думаю, виднее,

Давай-ка воз тащить. Возьмемся, да дружнее», —

Ответил Янош, сам схватился за нахлестку,

Оглоблю потянул и вытащил повозку.

Глаза у гончара расширились с тарелку,

А Янош это все считал пустой безделкой.

Стоял и вслед глядел горшечник, рот разинув,

А Янош шел уже в пределы исполинов.

Он шел и вдруг достиг границы пресловутой,

Где всем бывал капут, где гибли смертью лютой.

По рубежу земли поток кипучий мчался.

В другой стране бы он большой рекой считался.

У края на часах стоял детина ражий,

Служивый великан из пограничной стражи.

И Янош, вскинув взор, детину мерил снизу,

Как башни городской зубцы или карнизы.

Вдруг тот пробормотал: «Никак, ползет разведчик?

А ну-ка поглядим, кто это? Человечек?

Знать, пятки неспроста чесались беспрестанно,

Сейчас я раздавлю его, как таракана».

Но саблю поднял вверх над головой лазутчик.

Не видел никогда жердяй таких колючек.

Ступил он на клинок и, ногу вверх отдернув,

Всей тяжестью в поток обрушился, как жернов.

«Он плюхнулся как раз, как надо мне, в канаву, —

Подумал Янош, — вот и мост для переправы».

И, бросившись стремглав к громаде бездыханной,

Чрез воду перешел легко по великану.

Дозорный не успел еще пошевелиться,

Как Янош был уже на том краю границы.

Он саблею своей взмахнул со всею силой

И жилу разрубил на шее у верзилы.

Уж больше часовой с земли не подымался.

Глазами зоркими вперед не уставлялся.

Нашло на жизнь его внезапное затменье

На вечность целую, наверное, не мене.

Труп запрудил поток, и, хлынувши по телу,

Мгновенно вся вода от крови покраснела.

Что будет с Яношем? Терпеньем запасемся:

В свой срок мы не спеша до цели доберемся.

20

Все дальше Янош шел лесистым буераком,

Ошеломленный всем, и деревом и злаком.

В тех дебрях что ни шаг он видел тьмы диковин,

К которым он не мог остаться хладнокровен.

Деревья тут росли, и вширь и кверху пялясь.

Такие, что нигде их ветки не кончались.

А листья были в рост людской, и половины

Листа могло хватить на платье с пелериной.

Большие комары величиной с бугая

Летали тучами, дорогу преграждая,

И сабле Яноша нашлось где разгуляться:

Он стаи их крошил, чтоб дальше продвигаться.

Величина ворон… Вот это птички были!

Одну он увидал на расстоянье мили.

Сидела на суку ворона, когти скрюча, —

Он принял издали ее сперва за тучу.

Так витязь Янош шел страной замысловатой,

Вдруг на небо легла косая тень заката.

То замок короля туземного мудреный

Полнеба заслонил зубцами бастиона.

Ворота были в нем — я смею вас уверить —

Такие, что никто не мог бы их измерить.

Но вот чем я могу пытливость успокоить:

Не стал бы великан ворот пустячных строить.

Стал Янош и стоит: «Построен замок ловко.

Наружный вид хорош. Посмотрим обстановку».

Он по мосту прошел легко и без заминки.

И замковых ворот раскинул половинки.

И что ж он увидал! Перед столом накрытым

Изволил их король обедать с аппетитом.

Но знаете, что их величество жевало?

Никак не угадать. Береговые скалы!

Чуть Янош увидал утесистые груды,

Не по душе пришлось ему такое блюдо,

Но великанский царь с улыбкой хлебосола

Стал потчевать его той пищею тяжелой.

«Раз, — говорит, — зашел, тебе не будет спуску,

Садись, не обессудь и с нами камни лускай.

А то конец твоим всем потрохам-лохмотьям, —

Всего как есть тебя в одежде мы проглотим».

Нельзя сказать, чтоб рад он был словам царевым,

Но Янош отвечал согласием готовым:

«Признаться, кручи гор глотать мне непривычно,

Но раз на то пошло, согласен я, отлично.

Чем не пожертвуешь для светского общенья?

Но сделайте тогда и вы мне одолженье.

Я — издали, в трудах пути уставший странник.

Прошу мне наколоть помельче ваш песчаник».

Царь отколол ему на четверть пуда глыбу.

«Закусывай, — сказал, — соленой этой рыбой,

А на второе вот порфировая груда.

Ее ты с толком ешь. Она — мясное блюдо».

«Нет, — Янош возразил, — я погожу, а лучше

Ты сам прожуй и съешь свой жребий неминучий».

И камнем угодил в висок царя так метко,

Что брызнули мозги фонтаном на салфетку.

«Ну, что, не прожевал? Застряло в глотке жадной? —

Со смехом говорил он королю злорадно. —

Ты все шутил! Вперед наука зубоскалу:

Другому в рот не суй свои кремни и скалы!»

Тут великаний род был весь охвачен скорбью.

Подперши головы рукой и спины горбя,

Печалились они, тайком шепчась друг с дружкой.

Их каждая слеза была воды кадушкой.

И старший великан взмолился: «Бога ради,

Наш победитель, все мы молим о пощаде!

Будь нашим королем, у царственного стяга

Все в верности тебе мы принесем присягу».

«Он волю выразил и общий голос схода», —

Раздался в зале гул пришедшего народа.

И долго там и сям твердили в перепуге:

«Царь, смилуйся! Мы все твои рабы и слуги».