Стихотворения. Поэмы - [113]

Пускай другой в ней прозябает!

Меня не тешит жизнь-подачка!

Я под ноги тебе бросаю

Всю эту жизнь! Пусть разобьется

Она, как черенок негодный!»

Он так вопил, что тьма дрожала

В испуге. И, вопя безумно,

Лбом он ударился о стену,

И зазвенела от удара

Стена, как будто бы от боли.

И так лежал он в луже крови,

Сочащейся из головы,

И все ж не умер, жив остался.

Жизнь горемычная прилипла

И приросла к нему так крепко,

Как и к душе его — мученья,

Как и к тюрьме его — безмолвье!

18

Десятилетье в каземате!

Ведь это даже и на воле

Немалый срок, а здесь… подумать!

Оброс он гривой, бородою…

Все всматривался: «Не седею?»

И все себе казался черным,

Хоть белым стал давно, как голубь,

Но в темноте не видел это.

И было то десятилетье

Единой бесконечной ночью,

Но все-таки он ждал рассвета.

По временам ему казалось,

Что он века, тысячелетья

Сидит на этом самом месте,

Что Судный день уже свершился

И что земля давно погибла,

И только вот темница эта

Стоит, в которой он забыт.

Из сердца вылетели страсти,

Не проклинал он больше бога,

И даже и не вспоминались

Ни бог, ни люди…

Скорбь из сердца

Давно уж вылетела тоже,

И только иногда он плакал

При пробужденье, потому что

Во сне к нему еще являлось

Виденье милое — супруга,

Которая за гробом даже

Была верна… Но милый образ

Скрывался, исчезал бесследно,

И узник плакал, плакал, плакал…

Но почему не видел сына?

Ведь сын-то у него остался?

Он спрашивал себя об этом

И отвечал: «Должно быть — так!

Не умер сын мой, потому что

Живым сюда пути закрыты

И только мертвые приходят…

Лишь ты приходишь, милый ангел,

А сын наш — жив, большим он вырос…

Но кем же стал ты, мой сыночек?

Что делаешь ты, сиротинка?

Нуждаешься, наверно, ты?

Быть может, сделался ты вором

И захоронен палачами

Здесь, под землею, по соседству,

В одном из этих казематов?

Ты помнишь об отце, ребенок?

Ты любишь ли меня, сынок?»

Но что за шорох необычный?

Какой-то непривычный голос?

Прислушался несчастный узник,

И затаил дыханье он.

И тут душа его раскрылась,

Совсем как под лучами солнца

Вдруг распускается цветок.

И вот за десять лет впервые

Слагаются в улыбку снова

Сухие губы.

Ведь это птичка прилетела,

На край стены тюремной села

Поблизости его окна.

И сладостно она запела.

И шепчет узник, а быть может,

Он только лишь подумал это,

Сказать не смея, чтоб словами

Прелестной гостьи не спугнуть.

«О господи, какая радость!

Впервые я услышал щебет

С тех нор, как здесь томлюсь, а это —

Я знаю — длится целый век!

Пой, птичка, пой! Пусть песнь напомнит,

Что жил я, что живу и ныне!

Пусть щебет твой напомнит юность,

Давно умчавшуюся юность,

Весну и тот цветок весенний,

Который мы зовем любовью!

Твой голос пробуждает муку,

Но вместе с тем и утешает,

А утоление страданья,

Быть может, сладостней, чем радость!

Пой, птичка, ной! Но чей ты вестник?

Кто научил тебя, о птичка,

Взлететь сюда, на эту стену,

Куда взлетают лишь проклятья?

Святое небо! Эти мысли

Меня убьют!

Умру от счастья!

Душа предсказывает: буду

Я на свободе, и умру я

Не в этом мертвом каземате,

А под господним вольным небом!

О птичка на стене тюремной,

Ты — странник по просторам вольным,

Ты — вольной воли провозвестник!

Так будет! Я не сомневаюсь!

Будь крепким, сердце! Если горю

Тебя сломить не удалось,

Пускай тебя не сломит радость!

Так будет! Ведь позор и горе

Однажды опостылят миру,

Он бросит их и первым делом

Тюремные разрушит своды,

И слезы радости вселенской

Сейчас же упадут на лица

Тех, кто томится за Свободу!

О птичка на стене тюремной,

Ты — странник по просторам вольным,

Ты — вольной воли провозвестник!»

И ключ в замке тюремном скрипнул,

Испуганно вспорхнула птичка,

Открылась дверь, и страж тюремный

Сказал Сильвестру: «Ты свободен!»

И узник в радости великой

За голову свою схватился,

Как будто удержать сознанье

Хотел он, чтоб не улетело.

«Есть! — в детской радости он крикнул. —

Есть! Улететь не дам сознанью!

Я не безумен. Понимаю

Все, что случилось. Я — свободен!

Но это значит, что свободны

И нация, и вся отчизна?»

«Тебе какое дело, дурень,

До нации и до отчизны? —

Ответил сумрачный тюремщик. —

Благодари, что сам свободен!»

Но узник этого не слышал,

Далёко улетели мысли,

Они полмира облетели,

Ища безвестную могилу,

В которой спит его супруга.

«Я отыщу тебя сначала! —

Так про себя проговорил он. —

Меня ты навещала часто,

Найду и поцелую землю,

Которая тебя покоит!

…О, как вы медленно, как долго

Сбиваете с меня оковы!

Минуты эти длятся дольше,

Чем годы, что страдал я здесь».

19

Как молоко сосет ребенок,

К груди припавши материнской,

Так сладко пил он вольный воздух,

И каждый вздох снимал по году

С его души окаменевшей,

И будто мотылек легчайший,

Его душа теперь порхала

В цветах, среди воспоминаний,

И этот вольный, чистый воздух

Омолодил Сильвестру душу,

Но тело оставалось дряхлым,

Он брел, на палку опираясь,

И ветер развевал печально

Седую бороду и космы.

…За десять лет сто лет он прожил!

Дойдя до дома,

Где когда-то

На чердаке он жил с семьею,

В людей он пристально вгляделся,

Но не нашел он лиц знакомых.

Наверно, это — новоселы,

А может быть, забыл он лица…

Спросил он:

«Кто сказать мне может

О бедных людях, что когда-то,

Давным-давно в мансарде жили?»

И описал свое семейство.

«Да, помню я, — проговорила

Одна смиренная старушка, —

Жила тут юная бедняжка,

Был муж у ней злодей, безбожник,