Стихотворения. Поэмы. Маскарад. Герой нашего времени - [23]

Серебристую пену волны.

2

И шумя и крутясь, колебала река

Отраженные в ней облака;

И пела русалка — и звук ее слов

Долетал до крутых берегов.

3

И пела русалка: «На дне у меня

Играет мерцание дня;

Там рыбок златые гуляют стада:

Там хрустальные есть города;

4

И там на подушке из ярких песков

Под тенью густых тростников

Спит витязь, добыча ревнивой волны,

Спит витязь чужой стороны.

5

Расчесывать кольца шелковых кудрей

Мы любим во мраке ночей,

И в чело и в уста мы в полуденный час

Целовали красавца не раз.

6

Но к страстным лобзаньям, не знаю зачем,

Остается он хладен и нем;

Он спит — и, склонившись на перси ко мне,

Он не дышит, не шепчет во сне!..»

7

Так пела русалка над синей рекой,

Полна непонятной тоской;

И, шумно катясь, колебала река

Отраженные в ней облака.

1832

Гусар

^{98}

Гусар! ты весел и беспечен,

Надев свой красный доломан;

Но знай — покой души не вечен,

И счастье на земле — туман!

Крутя лениво ус задорный,

Ты вспоминаешь стук пиров;

Но берегися думы черной, —

Она черней твоих усов.

Пускай судьба тебя голубит,

И страсть безумная смешит;

Но и тебя никто не любит,

Никто тобой не дорожит.

Когда ты, ментиком блистая,

Торопишь серого коня,

Не мыслит дева молодая:

«Он здесь проехал для меня».

Когда ты вихрем на сраженье

Летишь, бесчувственный герой, —

Ничье, ничье благословенье

Не улетает за тобой.

Гусар! ужель душа не слышит

В тебе желания любви?

Скажи мне, где твой ангел дышит?

Где очи милые твои?

Молчишь — и ум твой безнадежней,

Когда полнее твой бокал!

Увы — зачем от жизни прежней

Ты разом сердце оторвал!..

Ты не всегда был тем, что ныне,

Ты жил, ты слишком много жил,

И лишь с последнею святыней

Ты пламень сердца схоронил.

1832

«На серебряные шпоры…»

На серебряные шпоры

Я в раздумии гляжу;

За тебя, скакун мой скорый,

За бока твои дрожу.

Наши предки их не знали

И, гарцуя средь степей,

Толстой плеткой погоняли

Недоезженных коней.

Но с успехом просвещенья,

Вместо грубой старины,

Введены изобретенья

Чужеземной стороны;

В наше время кормят, холют,

Берегут спинную честь…

Прежде били — нынче колют!..

Что же выгодней? — бог весть!..

1833

Юнкерская молитва

^{99}

Царю небесный!

Спаси меня

От куртки тесной,

Как от огня.

От маршировки

Меня избавь,

В парадировки

Меня не ставь.

Пускай в манеже

Алёхин^{100} глас

Как можно реже

Тревожит нас.

Еще моленье

Прошу принять —

В то воскресенье

Дай разрешенье

Мне опоздать.

Я, царь всевышний,

Хорош уж тем,

Что просьбой лишней

Не надоем.

1833

«В рядах стояли безмолвной толпой…»

^{101}

В рядах стояли безмолвной толпой,

Когда хоронили мы друга;

Лишь поп полковой бормотал — и порой

Ревела осенняя вьюга.

Кругом кивера над могилой святой

Недвижны в тумане сверкали,

Уланская шапка да меч боевой

На гробе дощатом лежали.

И билося сердце в груди не одно,

И в землю все очи смотрели,

Как будто бы все, что уж ей отдано,

Они у ней вырвать хотели.

Напрасные слезы из глаз не текли:

Тоска наши души сжимала,

И горсть роковая прощальной земли,

Упавши на гроб, застучала.

Прощай, наш товарищ, недолго ты жил,

Певец с голубыми очами;

Лишь крест деревянный себе заслужил

Да вечную память меж нами!

1833

«Когда, надежде недоступный…»

Когда, надежде недоступный,

Не смея плакать и любить,

Пороки юности преступной

Я мнил страданьем искупить;

Когда былое ежечасно

Очам являлося моим +

И все, что свято и прекрасно,

Отозвалося мне чужим, —

Тогда молитвой безрассудной

Я долго богу докучал

И вдруг услышал голос чудный.

«Чего ты просишь? — он вещал, —

Ты жить устал? но я ль виновен;

Смири страстей своих порыв,

Будь, как другие, хладнокровен,

Будь, как другие, терпелив.

Твое блаженство было ложно;

Ужель мечты тебе так жаль?

Глупец! Где посох твой дорожный?

Возьми его, пускайся вдаль;

Пойдешь ли ты через пустыню

Иль город пышный и большой,

Не обожай ничью святыню,

Нигде приют себе не строй.

[Когда тебя во имя бога

Кто пригласит на пир простой,

Страшися мирного порога

Коснуться грешною ногой;

Смотреть привыкни равнодушно…»]

1834–1835

Умирающий гладиатор

I see before me the gladiator lie…

Byron[2]

^{102}

Ликует буйный Рим… торжественно гремит

Рукоплесканьями широкая арена:

А он — пронзенный в грудь, — безмолвно он лежит,

Во прахе и крови скользят его колена…

И молит жалости напрасно мутный взор:

Надменный временщик и льстец его сенатор

Венчают похвалой победу и позор…

Что знатным и толпе сраженный гладиатор?

Он презрен и забыт… освистанный актер.

И кровь его течет — последние мгновенья

Мелькают, — близок час… Вот луч воображенья

Сверкнул в его душе… Пред ним шумит Дунай…

И родина цветет… свободный жизни край;

Он видит круг семьи, оставленный для брани,

Отца, простершего немеющие длани,

Зовущего к себе опору дряхлых дней…

Детей играющих — возлюбленных детей.

Все ждут его назад с добычею и славой…

Напрасно — жалкий раб, — он пал, как зверь лесной,

Бесчувственной толпы минутною забавой…

Прости, развратный Рим, — прости, о край родной…

Не так ли ты, о европейский мир,

Когда-то пламенных мечтателей кумир,

К могиле клонишься бесславной головою,

Измученный в борьбе сомнений и страстей,

Без веры, без надежд — игралище детей,

Осмеянный ликующей толпою!

И пред кончиною ты взоры обратил

С глубоким вздохом сожаленья

На юность светлую, исполненную сил,

Которую давно для язвы просвещенья,

Для гордой роскоши беспечно ты забыл:

Стараясь заглушить последние страданья,