Стихотворения. Поэмы. Маскарад. Герой нашего времени - [12]

Я не хочу, чтоб сновиденье

Являло мне ее черты;

Нет, я не раб моей мечты,

Я в силах перенесть мученье

Глубоких дум, сердечных ран,

Все, — только не ее обман.

Я не скажу «прости» надежде,

Молве не верю; если прежде

Она могла меня любить,

То ей ли можно изменить?

Но отчего же? Разве нету

Примеров, первый ли урок

Во мне теперь дается свету?

Как я забыт, как одинок.

<Шуми>, шуми же, ветер ночи,

Играй свободно в небесах

И освежи мне грудь и очи.

В груди огонь, слеза в очах,

Давно без пищи этот пламень,

И слезы падают на камень.

1831

К себе

Как я хотел себя уверить,

Что не люблю ее, хотел

 Неизмеримое измерить,

Любви безбрежной дать предел.

Мгновенное пренебреженье

Ее могущества опять

Мне доказало, что влеченье

Души нельзя нам побеждать;

Что цепь моя несокрушима,

Что мой теперешний покой

Лишь глас залетный херувима

Над сонной демонов толпой.

1831

«Пускай поэта обвиняет…»

Пускай поэта обвиняет

Насмешливый, безумный свет,

Никто ему не помешает,

Он не услышит мой ответ.

Я сам собою жил доныне,

Свободно мчится песнь моя,

Как птица дикая в пустыне,

Как вдаль по озеру ладья.

И что за дело мне до света,

Когда сидишь ты предо мной.

Когда рука моя согрета

Твоей волшебною рукой;

Когда с тобой, о дева рая,

Я провожу небесный час,

Не беспокоясь, не страдая,

Не отворачивая глаз.

1831

Слава

К чему ищу так славы я?

Известно, в славе нет блаженства,

Но хочет все душа моя

Во всем дойти до совершенства.

Пронзая будущего мрак,

Она, бессильная, страдает

И в настоящем все не так,

Как бы хотелось ей, встречает.

Я не страшился бы суда,

Когда б уверен был веками,

Что вдохновенного труда

Мир не обидит клеветами;

Что станут верить и внимать

Повествованью горькой муки

И не осмелятся равнять

С земным небес живые звуки.

Но не достигну я ни в чем

Того, что так меня тревожит:

Все кратко на шару земном,

И вечно слава жить не может.

Пускай поэта грустный прах

Хвалою освятит потомство,

Где ж слава в кратких похвалах?

Людей известно вероломство.

Другой заставит позабыть

Своею песнию высокой

Певца, который кончил жить,

Который жил так одинокой.

1831

«Унылый колокола звон…»

Унылый колокола звон

В вечерний час мой слух невольно потрясает,

Обманутой душе моей напоминает

И вечность и надежду он.

И если ветер, путник одинокой,

Вдруг по траве кладбища пробежит,

Он сердца моего не холодит:

Что в нем живет, то в нем глубоко.

Я чувствую — судьба не умертвит

Во мне возросший деятельный гений;

Но что его на свете сохранит

От хитрой клеветы, от скучных наслаждений,

От истощительных страстей,

От языка ласкателей развратных

И от желаний, непонятных

Умам посредственных людей?

Без пищи должен яркий пламень

Погаснуть на скале сырой:

Холодный слушатель есть камень,

Попробуй раз, попробуй и открой

Ему источники сердечного блаженства,

Он станет толковать, что должно ощутить;

В простом не видя совершенства,

Он не привык прекрасное ценить,

Как тот, кто в грудь втеснить желал бы всю природу,

Кто силится купить страданием своим

И гордою победой над земным

Божественной души безбрежную свободу.

1831

«Хоть давно изменила мне радость…»

Хоть давно изменила мне радость,

Как любовь, как улыбка людей,

И померкнуло прежде, чем младость,

Светило надежды моей,

Но судьбу я и мир презираю,

Но нельзя им унизить меня,

И я хладно приход ожидаю

Кончины иль лучшего дня.

Словам моим верить не станут,

Но клянуся в нелживости их:

Кто сам был так часто обманут,

Обмануть не захочет других.

Пусть жизнь моя в бурях несется,

Я беспечен, я знаю давно,

Пока сердце в груди моей бьется,

Не увидит блаженства оно.

Одна лишь сырая могила

Успокоит того, может быть,

Чья душа слишком пылко любила,

Чтобы мог его мир полюбить.

1831

Земля и небо

Как землю нам больше небес не любить?

Нам небесное счастье темно;

Хоть счастье земное и меньше в сто раз,

Но мы знаем, какое оно.

О надеждах и муках былых вспоминать

В нас тайная склонность кипит;

Нас тревожит неверность надежды земной,

А краткость печали смешит.

Страшна в настоящем бывает душе

Грядущего темная даль;

Мы блаженство желали б вкусить в небесах,

Но с миром расстаться нам жаль.

Что во власти у нас, то приятнее нам,

Хоть мы ищем другого порой,

Но в час расставанья мы видим ясней,

Как оно породнилось с душой.

1831

К *** («Дай руку мне, склонись к груди поэта…»)

Дай руку мне, склонись к груди поэта,

Свою судьбу соедини с моей:

Как ты, мой друг, я не рожден для света

И не умею жить среди людей;

Я не имел ни время, ни охоты

Делить их шум, их мелкие заботы,

Любовь мое все сердце заняла,

И что ж, взгляни на бледный цвет чела.

На нем ты видишь след страстей уснувших,

Так рано обуявших жизнь мою;

Не льстит мне вспоминанье дней минувших,

Я одинок над пропастью стою,

Где все мое подавлено судьбою;

Так куст растет над бездною морскою,

И лист, грозой оборванный, плывет

По произволу странствующих вод.

1831

Из Андрея Шенье

^{41}

За дело общее, быть может, я паду,

Иль жизнь в изгнании бесплодно проведу;

Быть может, клеветой лукавой пораженный,

Пред миром и тобой врагами униженный,

Я не снесу стыдом сплетаемый венец

И сам себе сыщу безвременный конец;

Но ты не обвиняй страдальца молодого,

Молю, не говори насмешливого слова.

Ужасный жребий мой твоих достоин слез,

Я много сделал зла, но больше перенес.

Пускай виновен я пред гордыми врагами,

Пускай отмстят; в душе, клянуся небесами,