Стихотворения. Поэмы - [33]

чувствую пожатие руки.

Провожаю взглядом…

Виден слабо…

Милый мой,

неповторимый мой…

Я иду по Невскому от Штаба,

на Конюшенной сверну домой.

<1936>

Последняя дорога

Два с половиной пополудни…

Вздохнул и молвил: «Тяжело…»

И все —

И праздники и будни —

Отговорило,

Отошло,

Отгоревало,

Отлюбило,

Что дорого любому было,

И радовалось

И жило.

Прощание.

Молебен краткий,

Теперь ничем нельзя помочь —

Увозят Пушкина украдкой

Из Петербурга в эту ночь.

И скачет поезд погребальный

Через ухабы и сугроб;

В гробу лежит мертвец опальный

Рогожами укутан гроб.

Но многим кажется —

Всесильный

Теперь уже навеки ссыльный.

И он летит

К своей могиле,

Как будто гордый и живой —

Четыре факела чадили,

Три вороные зверя в мыле,

Кругом охрана и конвой.

Его боятся.

Из-за гроба,

Из государства тишины

И возмущение и злоба

Его, огромные, страшны.

И вот, пока на полустанках

Меняют лошадей спеша,

Стоят жандармы при останках,

Не опуская палаша.

А дальше — может, на столетье —

Лишь тишина монастыря,

Да отделенье это третье —

По повелению царя.

Но по России ходят слухи

Все злей,

Звончее и смелей,

Что не забыть такой разлуки

С потерей совести своей,

Что кровью не залить пожаров.

Пой, Революция!

Пылай!

Об этом не забудь, Уваров,

И знай, Романов Николай…

Какой мороз!

И сколько новых

Теней на землю полегли,

И в розвальни коней почтовых

Другую тройку запрягли.

И мчит от подлого людского

Лихая, свежая она…

Могила тихая у Пскова

К шести часам обнажена.

Все кончено. Устали кони,

Похоронили. Врыли крест.

А бог мерцает на иконе,

Как повелитель здешних мест,

Унылый, сморщенный,

Не зная,

Что эта злая старина,

Что эта робкая, лесная

Прекрасной будет сторона.

<1936>

Пирушка

Сегодня ты сызнова в Царском,

От жженки огонь к потолку,

Гуляешь и плачешь в гусарском

Лихом, забубенном полку.

В рассвете большом, полусонном

Ликует и бредит душа,

Разбужена громом и звоном

Бокала,

Стиха,

Палаша.

Сражений и славы искатель,

И думы всегда об одном —

И пьют за свободу,

И скатерть

Залита кровавым вином.

Не греет бутылка пустая,

Дым трубочный, легкий, змеист,

Пирушка звенит холостая,

Читает стихи лицеист.

Овеянный раннею славой

В рассвете своем дорогом,

Веселый,

Задорный,

Кудрявый…

И все замолчали кругом.

И видят — мечами хранимый,

В полуденном, ясном огне,

Огромною едет равниной

Руслан-богатырь на коне.

И новые, полные мести,

Сверкающие стихи, —

Россия — царево поместье —

Леса,

Пустыри,

Петухи.

И все несравненное это

Врывается в сладкий уют,

Качают гусары поэта

И славу поэту поют.

Запели большую, живую

И радостную от души,

Ликуя, идут вкруговую

Бокалы, стаканы, ковши.

Наполнена зала угаром,

И сон, усмиряющий вновь,

И лошади снятся гусарам,

И снится поэту любовь.

Осыпаны трубок золою,

Заснули они за столом…

А солнце,

Кипящее, злое,

Гуляет над Царским Селом.

<1936>

В селе Михайловском

Зима огромна,

Вечер долог,

И лень пошевелить рукой.

Содружество лохматых елок

Оберегает твой покой.

Порой метели заваруха,

Сугробы встали у реки,

Но вяжет нянюшка-старуха

На спицах мягкие чулки.

На поле ветер ходит вором,

Не греет слабое вино,

И одиночество, в котором

Тебе и тесно, и темно.

Опять виденья встали в ряд.

Закрой глаза.

И вот румяный

Онегин с Лариной Татьяной

Идут,

О чем-то говорят.

Прислушивайся к их беседе,

Они — сознайся, не таи —

Твои хорошие соседи

И собеседники твои.

Ты знаешь ихнюю дорогу,

Ты их придумал,

Вывел в свет.

И пишешь, затая тревогу:

«Роняет молча пистолет».

И сердце полыхает жаром,

Ты ясно чувствуешь: беда!

И скачешь на коне поджаром,

Не разбирая где, куда.

И конь храпит, с ветрами споря,

Темно,

И думы тяжелы,

Не ускакать тебе от горя,

От одиночества и мглы.

Ты вспоминаешь:

Песни были,

Ты позабыт в своей беде,

Одни товарищи в могиле,

Другие — неизвестно где.

Ты окружен зимой суровой,

Она страшна, невесела.

Изгнанник волею царевой,

Отшельник русского села.

Наступит вечер.

Няня вяжет.

И сумрак по углам встает.

Быть может, няня сказку скажет,

А может, песню запоет.

Но это что?

Он встал и слышит

Язык веселый бубенца,

Все ближе,

Перезвоном вышит,

И кони встали у крыльца.

Лихие кони прискакали

С далеким,

Дорогим,

Родным…

Кипит шампанское в бокале,

Сидит товарищ перед ним.

Светло от края и до края

И хорошо.

Погибла тьма,

И Пушкин, руку простирая,

Читает «Горе от ума».

Через пространство тьмы и света,

Через простор,

Через уют

Два Александра,

Два поэта,

Друг другу руки подают.

А ночи занавес опущен,

Воспоминанья встали в ряд.

Сидят два друга,

Пушкин, Пущин,

И свечи полымем горят.

Пугает страхами лесными

Страна, ушедшая во тьму,

Незримый Грибоедов с ними,

И очень хорошо ему;

Но вот шампанское допито…

Какая страшная зима,

Бьет бубенец,

Гремят копыта…

И одиночество…

И тьма.

<1936>

Путешествие в Эрзерум

Это в дым,

Это в гром

Он летит напролом,

Окруженный неведомой сказкой,

На донском жеребце,

На поджаром и злом,

В круглой шляпе

И в бурке кавказской.

И глядят

И не верят донские полки —

Это сила,

И ярость,

И слава,

Ноздри злы и раздуты,

Желтеют белки —

Впереди неприятеля лава.

Кавалерия турок

Визжит вразнобой,

А кругом распростерта долина.

Инжа-Су называется —

Дым голубой, —

Необъятна

И неодолима.

Страшен месяц июнь,

Турки прут на рожон,

Злоба черная движет сердцами,

Песней яростной боя

Поэт окружен

И в атаку уходит с донцами.

Сколько раз,

Уезжая в пустые луга,

В этой жизни, опальной, короткой,

Он, мечтая,

Невидимого врага

Рассекал, словно саблею,