Стихотворения. Поэмы - [2]

В позеленелом затишье

Ласковых деревень

Пахнут получше вишни,

Чем по садам сирень.

Где дорогое наречье,

Ласки никак не новы,

Любят не хуже под вечер,

Чем комсомолки с Невы.

Все же себя не заставить

Позабывать и вдруг

Девочек из-за заставы,

Лучших из наших подруг.

Мы под могильным курганом

Всю тишину бережем,

Может, угробят наганом

Или же финским ножом.

Ты исподлобья не брызни

Струйками синих очей,

Нам еще топать по жизни

И в переулках ночей.

1926

Книга

Ползали сумерки у колен,

И стали бескровными лица.

Я книгу знакомую взял на столе

И стал шелестеть страницей.

Придвинул стул,

Замолчал и сел,

И пепельницу поставил.

Я стал читать,

Как читают все,

Помахивая листами.

Но книга разбéгалась в голове,

И мысли другие реже.

… … … … ……

И вот —

Насилуют и режут,

И исходит кровью человек.

Вот он мечется,

И вот он плачет,

Умирает, губы покривив,

И кому-то ничего не значит

Уходить запачканным в крови.

Отойдет от брошенного тела

Так задумчиво и не спеша

И, разглядывая, что он сделал,

Вытирает саблю о кушак.

Он теперь по-мертвому спокоен,

Даже радость где-то заперта.

Он стоит с разрубленной щекою,

С пеною кровавою у рта.

Но враги бросаются навстречу,

И трещат ружейные курки.

Защищаться не к чему

И нечем —

Сабля, выбитая из руки,

И, не убивая и не раня,

Все равно его не пощадят,

А подтаскивают на аркане

И прикручивают к лошадям.

Он умрет

Как люди — не иначе,

И на грудь повиснет голова,

Чтобы мать, пригнутая казачка,

Говорила горькие слова.

И опять идут рубить и прыгать,

Задыхаться в собственной крови.

………..

А Гоголь такой добродушный на вид,

И белая,

Мертвая книга.

1926

Корабли

Ветер в песню навеки

влюблен,

Пойте ж эту над кораблем

Каждый в сердце своем…

Н. Асеев

И воля, и волны

Гуляют кругом,

С них пена летит полукругом,

Но море не вечно бывает врагом, —

Порою бывает и другом.

А чтобы руки сильнее гребли

И не дрожали при этом,

Тебе доверяются корабли.

О море зеленого цвета,

В далеком пути

Корабли береги

Иль щепками на берег выкинь,

Но не поклонится вперегиб

Самоуверенный викинг.

В открытое море

Уходит вперед,

В туманы глаза свои вперив,

Звериные шкуры с собою берет

С оттенками радужных перьев

И хмурым товарищам

Громкую речь

Промолвит, торжественно кланяясь:

— Нас боги обязаны

В море беречь

За жертвенные заклания.

Соленою пеной

Плюется волна,

Но, сердце,

В спокойствии выстынь.

Пусть там,

   где земля,

   как бочонок вина,

Нам будет надежная пристань.

Товарищ оставшийся,

Береги,

Как преданный воин и труженик,

И наши домашние очаги,

И боевое оружие.

И мы уплывем,

   а куда? —

   невесть…

Ты громко рассказывай людям,

Что мы забываем

Отцов и невест

И матерей позабудем…

В ответ —

Не жалеют друзей голоса,

О родине — словно о мачехе,

И хлопают бешеные паруса

На черной, захватанной мачте.

Надежные снасти,

И плещет весло.

Но вот на десятой неделе

Большое ненастье —

Коварство и зло

Показывает на деле,

Ни выслушать слово,

Ни слово сказать, —

Скрипят корабельные доски,

А волны зачесывали назад

Седеющие прически,

А после взлетали,

Шипя и дразня,

Кидались

И падали в пене…

— Глядите, товарищи и друзья,

Молите богов о спасенье!

Глядите,

   валы подступают к валам,

Вздымается ярус на ярус,

И мачта ломается пополам,

Распарывая парус…

У викинга рот перекошен со зла

С прокушенною губою…

— О море!

Свобода меня принесла

О смерти поспорить с тобою.

Я вижу —

От берегов земли

По зыби коварной и топкой

Проводит невиданные корабли

Рука моего потомка.

Он песню поет на своем корабле,

Он судно ведет к далекой земле.

… … … … …

Волна ударяет,

Злобна и верна,

И пляшут у берега серого

Резные борты,

И резная корма,

И весла из лучшего дерева…

Волна ударяет,

И тысячи дней

Спеша ударяют за ней.

И викинга правнук

Повел корабли,

Звенящие словно рубли.

Свободою предка он напоен…

И буйно перед валами

Мы песню поем,

Молодую поем

Под алыми вымпелами.

И нынче и завтра

На бурный парад

Пройдет бронированный крейсер.

Гудит он товарищу

Судна «Марат»:

— У песен и топок погрейся…

Гудит он, что парень,

Как дед, напоен

И моря и песен валами.

Мы песню поем,

Молодую поем

Под алыми вымпелами.

1926–1927

Семенов — Ленинград

В нашей волости

По ночам в нашей волости тихо,

Незнакомы полям голоса,

И по синему насту волчиха

Убегает в седые леса.

По полям, по лесам, по болотам

Мы поедем к родному селу.

Пахнет холодом, сеном и потом

Мой овчинный дорожный тулуп.

Скоро лошади в мыле и пене,

Старый дом, принесут до тебя.

Наша мать приготовит пельмени

И немного поплачет любя.

Голова от зимы поседела,

Молодая моя голова,

Но спешит с озорных посиделок

И в сенцах колобродит братва.

Вот и радость опять на пороге —

У гармошки и трели, и звон;

Хорошо обжигает с дороги

Горьковатый первач-самогон.

Только мать поглядят огорченно,

Перекрестит меня у дверей.

Я пойду посмотреть на девчонок

И с одною уйду поскорей.

Синева…

И от края до края

По дорогам гуляет луна…

Эх ты, волость моя дорогая

И дорожная чашка вина!..

<1927>

«Засыпает молча ива…»

Люблю грозу в начале мая…

Тютчев

Засыпает молча ива,

Тишина

И сон кругом…

Ночь, пьяна и молчалива,

Постучалась под окном.

Подремли, моя тревога,

Мы с тобою подождем,

Наша мягкая дорога

Загуляла под дождем.

Надо мной звереют тучи…

Старикашкой прихромав,

Говорит со мною Тютчев

О грозе и о громах.

И меня покуда помнят,

А когда уйдет гроза,

В темноте сеней и комнат

Зацветут ее глаза.

Запоет и захохочет

Эта девушка — и вот…