Стихотворения неизвестных годов - [3]

От злости мизантроп, от глупости поэт —

Как страшно над тобой забавилась природа,

      Когда готовила на свет.

Боишься ты людей, как черного недуга,

О жалкий образец уродливой мечты!

Утешься, злой глупец! иметь не будешь ты

      Ввек ни любовницы, ни друга.

ОТРЫВКИ

1814

***

Мы недавно от печали,

Пущин, Пушкин, я, барон,

По бокалу осушали

И Фому прогнали вон.

1816

НОЭЛЬ НА ЛЕЙБ-ГУСАРСКИЙ ПОЛК. [1]

В конюшнях Левашова

Рождается Христос.

Звезда сияет снова,

Всё с шумом понеслось.

. . . . . . . . . .

Иосиф отпер ворота:

". .. потише, господа,

Ведь вы здесь не в харчевне".

Христос спросил косого:

". . . . . . "

. . . . . . ..

"Из Голубцовых я!"

. вскричал Спаситель удивленный:

". .. его обнять готов.

Он мне сказал: "я из глупцов",

Вот малый откровенный".

. . . . . . .

. . . . . . .

Изрек хлыстом махая

Полковник филантроп.

. . . . . . .

Я славной Пукаловой друг

. . .. - хоть тысячи услуг.

. . . . . . . . .

Вдруг сабля застучала,

Сияет аксельбант,

Лихого генерала

Вбегает адъютант.

". . . . — мой генерал доволен,

Что, здесь. . . Христос живет?

. . . . . сам он не придет,

От дев немного болен".

DUBIA. ДВУМ АЛЕКСАНДРАМ ПАВЛОВИЧАМ.

Романов и Зернов лихой,

   Вы сходны меж собою:

Зернов! хромаешь ты ногой,

   Романов головою.

Но что, найду ль довольно сил

   Сравненье кончить шпицом?

Тот в кухне нос переломил,

   А тот под Австерлицом.

ГАРАЛЬ И ГАЛЬВИНА.

Взошла луна над дремлющим заливом,

В глухой туман окрестности легли;

Полночный ветр качает корабли

И в парусе шумит нетерпеливом.

Взойдет заря — далек их будет строй.

Остри свой меч, воитель молодой!

Где ты, Гараль? Печальная Гальвина

Ждет милого в пещерной темноте.

Спеши, Гараль, к унылой красоте!

Заря блеснет, — и гордая дружина

Умчится вдаль, грозящая войной.

Где ты, где ты, воитель молодой?

Гальвина с ним. О, сколько слез печали,

И сколько слез восторгов и любви!

Но край небес бледнеет, и в дали

Редеет тень. Уж латы зазвучали;

Близка заря; несется шум глухой…

Что медлишь ты, воитель молодой?

Призывному Гальвина клику внемлет,

Тоски, надежд и робости полна,

Едва дыша, разлуки ждет она:

Но юноша на персях девы дремлет.

Призывы битв умолкли за горой, —

Не слышал их воитель молодой.

Уже суда покинуть брег готовы,

К ним юноши с веселием бегут;

Прощальну длань подругам подают;

Златой зари раскинулись покровы;

Но, утомлен любовью и тоской,

Покоится воитель молодой.

Пылает день. Он открывает очи

Гальвина мнит ласкающей рукой

Сокрыть от глаз досадный свет дневной.

"Прости, пора! сокрылись тени ночи;

Спешу к мечам!" воскликнул — и стрелой

Летит на брег воитель молодой.

Но тихо всё, лишь у пустого брега

Подъемлется шумящая волна;

Лишь дева там, печальна и бледна,

И вдалеке плывут ладьи набега.

О, для чего печальной красотой

Пленялся ты, воитель молодой?

Она в слезах; в немой воитель думе.

"О милый друг! о жизнь души моей!

Что слава нам? что делать средь мечей?

Пускай другой несется в бранном шуме;

Но я твоя, ты вечно, вечно мой!…

Забудь войну, воитель молодой!"

Гараль молчал. Надменное ветрило

Его звало к брегам чужой земли;

Но с бурею так быстро корабли

Летели вдаль, и дева так уныло

Его влекла трепещущей рукой…

Всё, всё забыл воитель молодой!

И он у ног своей подруги нежной

Сказал: "Пускай гремят набег и брань:

Забыла меч ослабленная длань!"

Их дни слились в отраде безмятежной;

Лишь у брегов терзаемых волной

Дрожа, краснел воитель молодой.

Но быстро дни восторгов пролетели.

Бойцы плывут к брегам родной земли;

Сыны побед с добычей притекли,

И скальды им хваленья песнь воспели.

Тогда поник бесславною главой

На пиршествах воитель молодой.

Могучие наперсники судьбины

К ногам невест повергли меч и щит;

Кровавый меч героев не лежит

У ног одной оставленной Гальвины.

Красавица вздохнула, — и другой

Ее пленил воитель молодой.

С тех пор один бродил Гараль унылый;

Умолк его веселый прежде глас,

Лишь иногда в безмолвный ночи час

Уединен шептал он имя милой.

Война зажглась, — и встречи роковой

Пошел искать воитель молодой.

ИСПОВЕДЬ БЕДНОГО СТИХОТВОРЦА.

   Священник.

Кто ты, мой сын?

   Стихотворец.

   Отец, я бедный однодворец,

Сперва подьячий был, а ныне стихотворец.

Довольно в целый год бумаги исчертил;

Пришел покаяться — я много нагрешил.

   Священник.

Поближе; наперед скажи мне откровенно,

Намерен ли себя исправить непременно?

   Стихотворец.

Отец, я духом слаб, не смею слова дать.

   Священник.

Старался ль ты закон господний соблюдать

И кроме Вышнего не чтить другого бога?

   Стихотворец.

Ах, с этой стороны я грешен очень много;

Мне богом было — я, любви предметом — я,

   я заключалися и братья и друзья,

   Лишь я был мой и царь и демон обладатель;

А что всего тошней, лишь я был мой читатель.

   Священник.

Вторую заповедь исполнил ли, мой сын?

   Стихотворец.

Кумиров у меня бывало не один:

Любил я золото и знатным поклонялся,

Во всякой песенке Глафирами пленялся,

Которых от роду хотя и не видал,

Но тем не менее безбожно обожал.

   Священник.

А имя божие?

   Стихотворец.

   Когда не доставало

Иль рифмы иль стопы, то, признаюсь, бывало

И имя божие вклею в упрямый стих.

   Священник.

А часто ль?

   Стихотворец.

   Да во всех элегиях моих:

Там можешь, батюшка, прочесть на каждой строчке

"Увы!" и "се", и "ах", "мой бог!", тире да точки.

   Священник.

Нехорошо, мой сын! А чтишь ли ты родных?