Стихотворения, не вошедшие в сборники - [10]

Шрифт
Интервал

и огненный промчится вестник,
взвив тонкую трубу свою!
Распахивая двери наши,
он пронесется, протрубит,
дыханьем расправляя чаши
неупиваемых обид.
Весь мир, извилистый и гулкий,
неслыханные острова,
немыслимые закоулки, —
как пламя, облетит молва.
Тогда-то, с плавностью блаженной,
как ясновидящие, все
поднимемся — и в путь священный
по первой утренней росе!..

30 января 1923

"Глаза прикрою — и мгновенно"

Глаза прикрою — и мгновенно,
весь легкий, звонкий весь, стою
опять в гостиной незабвенной,
в усадьбе, у себя, в раю.
И вот из зеркала косого
под лепетанье хрусталей
глядят фарфоровые совы —
пенаты юности моей.
И вот, над полками, гортензий
легчайшая голубизна,
и солнца луч, как Божий вензель,
на венском стуле, у окна.
По потолку гудит досада
двух заплутавшихся шмелей,
и веет свежестью из сада,
из глубины густых аллей,
неизъяснимой веет смесью
еловой, липовой, грибной:
там, по сырому пестролесью,
— свист, щебетанье, гам цветной!
А дальше — сон речных извилин
и сенокоса тонкий мед.
Стой, стой, виденье! Но бессилен
мой детский возглас. Жизнь идет,
с размаху небеса ломая,
идет… ах, если бы навек
остаться так, не разжимая
росистых и блаженных век!

3. 2. 23.

ГЕКЗАМЕТРЫ ("Смерть — это утренний луч, пробужденье весеннее")

Памяти В. Д. Набокова

Смерть — это утренний луч, пробужденье весеннее.
            Верю,
ты, погруженный в могилу, ты, пробужденный,
       свободный,
ходишь, сияя незримо, здесь, между нами — до срока,
        спящими…
О, наклонись надо мной, сон мой подслушай —
снятся мне слезы, снятся напевы, снятся молитвы…
Сплю я, раскинув руки, лицом обращенный к звездам:
в сон мой втекает мерцающий свет, оттого-то
        прозрачны
даже и скорби мои…
Я чую: ты ходишь так близко,
смотришь на спящих; ветер твой нежный целует мне
             веки,
что-то во сне я шепчу; наклонись надо мной и
       услышишь
смутное имя одно, — что звучнее рыданий, и слаще
песен земных, и глубже молитвы, — имя отчизны.

<30 марта> 1923

РОДИНЕ

Посвящается моей сестре Елене

Воркующею теплотой шестая —
чужая — наливается весна.
Все ждет тебя душа моя простая,
гадая у восточного окна.
Позволь мне помнить холодок щемящий
зеленоватых ландышей, когда
твой светлый лес плывет, как сон шумящий,
а воздух — как дрожащая вода.
Позволь мне жить, искать Творца в творенье,
звать изумленье рифмы и любви.
Не укоряй в час трудного горенья,
что вот я вспомнил ландыши твои.
Как тень твоя, чужой апрель мне сладок.
Взволнованно душа тебя зовет,
текучий блеск твоих дождей и радуг,
когда весь лес лепечет и плывет.
Твой будет взлет неизъяснимо-ярок,
а наша встреча — творчески-тиха;
склонюсь, шепну: вот мой простой подарок,
вот капля солнца в венчике стиха.

31 марта 1923

РЕКА

Каждый помнит какую-то русскую реку,
но бессильно запнется, едва
говорить о ней станет: даны человеку
лишь одни человечьи слова.
А ведь реки, как души, все разные… нужно,
чтоб соседу поведать о них,
знать, пожалуй, русалочий лепет жемчужный,
изумрудную речь водяных.
Но у каждого в сердце, где клад заковала
кочевая стальная тоска,
отзывается внятно, что сердцу, бывало,
напевала родная река.
Для странников верных
качнул я дыханьем души
эти качели слогов равномерных
   в бессонной тиши.
      Повсюду —
в мороз и на зное —
      встретишь
   странников этих,
несущих, как чудо,
как бремя страстное,
      родину.
         Сам я, бездомный,
как-то ночью стоял на мосту
         в городе мглистом,
      огромном,
и глядел в маслянистую
      темноту
рядом с тенью случайно любимой,
стройной, как черное пламя,
      да только с глазами
      безнадежно чужими.
Я молчал, и спросила она на своем языке:
      "Ты меня уж забыл?" —
      и не в силах я был
      объяснить,
что я там, далеко, на реке
илистой, тинистой, с именем милым,
с именем, что камышовая тишь…
Это словно из ямочки в глине
      черно-синий
         выстрелит стриж.
И вдоль по сердцу
      носится
с криком своим изумленным: вий-вии!
Это было в России,
это было в раю…
      Вот,
гладкая лодка плывет
в тихоструйную юность мою,
      мимо леса,
полного иволог, солнца, прохлады грибной,
      мимо леса,
где березовый ствол чуть сквозит белизной
      стройной
в буйном бархате хвойном,
мимо красных крутых берегов
      парчевых островков,
мимо плавных полянок сырых, в скабиозах
      и лютиках.
Раз! — и тугие уключины
звякают, — раз! — и весло на весу
   проливает огнистые слезы
      в зеленую тень.
Чу! — в прибрежном лесу
кто-то легко зааукал…
Дремлет цветущая влага, подковы
листьев ползучих, фарфоровый купол
      цветка
         водяного.
Как мне запомнилась эта река,
      узорная, узкая.
   Вечереет…
         (и как объяснить,
   что значило русское
         "вечереет?")
         стрекоза, бирюзовая нить,
два крыла слюдяных — замерла
   на перилах купальни…
Солнце в черемухах. Колокол дальний.
         Тучки румяные, русые.
Червячка из чехла
      выжмешь, за усики
вытащишь, и на крючок.
      Ждешь. Клюет.
Сладко дрогнет леса, и блеснет,
шлепнет о мокрые доски
голубая плотва, головастый бычок
      или хариус жесткий.
А когда мне удить надоест,
на деревянный навес
взберусь
      (…Русь!..)
         и оттуда беззвучно ныряю
      в отраженный закат…
Ослепленный, плыву наугад,
         ширяю,
навзничь ложусь — и не ведаю, где я —

Еще от автора Владимир Владимирович Набоков
Лолита

В 1955 году увидела свет «Лолита» — третий американский роман Владимира Набокова, создателя «Защиты ужина», «Отчаяния», «Приглашения на казнь» и «Дара». Вызвав скандал по обе стороны океана, эта книга вознесла автора на вершину литературного Олимпа и стала одним из самых известных и, без сомнения, самых великих произведений XX века. Сегодня, когда полемические страсти вокруг «Лолиты» уже давно улеглись, южно уверенно сказать, что это — книга о великой любви, преодолевшей болезнь, смерть и время, любви, разомкнутой в бесконечность, «любви с первого взгляда, с последнего взгляда, с извечного взгляда».В настоящем издании восстановлен фрагмент дневника Гумберта из третьей главы второй части романа, отсутствовавший во всех предыдущих русскоязычных изданиях «Лолиты».«Лолита» — моя особая любимица.


Защита Лужина

Гениальный шахматист Лужин живет в чудесном мире древней божественной игры, ее гармония и строгая логика пленили его. Жизнь удивительным образом останавливается на незаконченной партии, и Лужин предпочитает выпасть из игры в вечность…


Подлец

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дар

«Дар» (1938) – последний русский роман Владимира Набокова, который может быть по праву назван вершиной русскоязычного периода его творчества и одним из шедевров русской литературы ХХ века. Повествуя о творческом становлении молодого писателя-эмигранта Федора Годунова-Чердынцева, эта глубоко автобиографичная книга касается важнейших набоковских тем: судеб русской словесности, загадки истинного дара, идеи личного бессмертия, достижимого посредством воспоминаний, любви и искусства. В настоящем издании текст романа публикуется вместе с авторским предисловием к его позднейшему английскому переводу.


Бледное пламя

Роман, задуманный Набоковым еще до переезда в США (отрывки «Ultima Thule» и «Solus Rex» были написаны на русском языке в 1939 г.), строится как 999-строчная поэма с изобилующим литературными аллюзиями комментарием. Данная структура была подсказана Набокову работой над четырехтомным комментарием к переводу «Евгения Онегина» (возможный прототип — «Дунсиада» Александра Поупа).Согласно книге, комментрируемая поэма принадлежит известному американскому поэту, а комментарий самовольно добавлен его коллегой по университету.


Другие берега

Свою жизнь Владимир Набоков расскажет трижды: по-английски, по-русски и снова по-английски.Впервые англоязычные набоковские воспоминания «Conclusive Evidence» («Убедительное доказательство») вышли в 1951 г. в США. Через три года появился вольный авторский перевод на русский – «Другие берега». Непростой роман, охвативший период длиной в 40 лет, с самого начала XX века, мемуары и при этом мифологизация биографии… С появлением «Других берегов» Набоков решил переработать и первоначальный, английский, вариант.