Стихотворения, не вошедшие в авторские сборники - [6]

Но кто оценит мой собачий жар?

Всю прелесть битв, всю ярость наших свар,

Во тьме ночей, при ярком свете солнца,

Видал лишь он — глядящий из оконца

Мой царь, мой бог — колдун чердачных чар.

Я с ним живу еще не больше году.

Я для него кидаюсь смело в воду.

Он худ, он рыж, он властен, он умен.

Его глаза горят во тьме, как радий.

Я горд, когда испытывает он

На мне эффект своих противоядий.

8 ГАЙДАН

Я их узнал, гуляя вместе с ними.

Их было много. Я же шел с одной.

Она одна спала в пыли со мной.

И я не знал, какое дать ей имя.

Она похожа лохмами своими

На наших женщин. Ночью под луной

Я выл о ней, кусал матрац сенной

И чуял след ее в табачном дыме.

Я не для всех вполне желанный гость.

Один из псов, когда кидают кость,

Залог любви за пищу принимает.

Мне желтый зрак во мраке Богом дан.

Я тот, кто бдит, я тот, кто в полночь лает,

Я черный бес, а имя мне — Гайдан.

<Май 1911 Koктебель>

«Шоссе… Индийский телеграф…»

Шоссе… Индийский телеграф,

Екатерининские версты.

И разноцветны, разношерстны

Поля осенних бурых трав.

Взметая едкой пыли виры,

Летит тяжелый автобус,

Как нити порванные бус,

Внутри трясутся пассажиры.

От сочетаний разных тряск

Спиною бьешься о пол, о кол,

И осей визг, железа лязг,

И треск, и блеск, и дребезг стекол.

Летим в огне и в облаках,

Влекомы силой сатанинской,

И на опаснейших местах

Смятенных обормотов страх

Смиряет добрый Рогозинский.

<1912 Коктебель>

СЕРЕНЬКИЙ ДЕНЕК

И. Г. Эренбургу

Грязную тучу тошнило над городом.

Шмыгали ноги. Чмокали шины.

Шофферы ругались, переезжая прохожих.

Сгнивший покойник с соседнего кладбища,

Во фраке, с облезшими пальцами,

Отнял у девочки куклу. Плакала девочка.

Святая привратница отхожего места

Варила для ангелов суп из старых газет:

«Цып, цып, цып, херувимчики…

Цып, цып, цып, серафимчики…

Брысь ты, архангел проклятый,

Ишь, отдавил серафиму

Хвостик копытищем…»

А на запасных путях

Старый глухой паровоз

Кормил жаркой чугунною грудью

Младенца-бога.

В яслях лежала блудница и плакала.

А тощий аскет на сносях,

Волосатый, небритый и смрадный,

В райской гостиной, где пахло

Духами и дамскою плотью,

Ругался черными словами,

Сражаясь из последних сил

С голой Валлотоновой бабой

И со скорпионом,

Ухватившим серебряной лапкою сахар.

Нос в монокле, писавший стихи,

Был сораспят аскету,

И пах сочувственно

Пачулями и собственным полом.

Медведь в телесном трико кувыркался.

Райские барышни

Пили чай и были растроганы.

А за зеркальным окном

Сгнивший покойник во фраке,

Блудница из яслей,

Бог паровозный

И Божья Матерь,

Грустно меся ногами навозную жижу,

Шли на запад

К желтой, сусальной звезде,

Плясавшей на небе.

30 декабря 1915

Париж

«Из Крокодилы с Дейшей…»

Из Крокодилы с Дейшей

Не Дейша ль будет злейшей?

Чуть что не так —

Проглотит натощак…

У Дейши руки цепки,

У Дейши зубы крепки.

Не взять нам в толк:

Ты бабушка иль волк?

Июнь 1917

Коктебель

ТАТИДА (НАДПИСЬ К ПОРТРЕТУ)

Безумной, маленькой и смелой

В ваш мир с Луны упала я,

Чтоб мчаться кошкой угорелой

По коридорам бытия.

12 октября 1918

«Вышел незваным, пришел я нерошеным…»

Вышел незваным, пришел я непрошеным,

Мир прохожу я в бреду и во сне…

О, как приятно быть Максом Волошиным

Мне!

<Лето 1923 Коктебель>

«За то, что ты блюла устав законов…»

Анчутке

За то, что ты блюла устав законов

И стопы книг на полках и в шкафах;

За то, что делала «наполеонов»

На тезоименитных торжествах;

За то, что ты устраивала сборы

На желтый «гроб», на новые заборы

И, всех волошинцев объединив,

Ты возглавляла дачный коллектив;

За то, что ты присутствовала скромно

На всех попойках и вносила пай

И — трезвая — была сестрой приемной

Упившимся бурдою невзначай;

За то, что ты ходила за больными

Поэтами, щенками… и за то,

Что, утаив пророческое имя,

Нимб святости скрывала под пальто;

За то, что соглашалась выйти замуж

За жуткого ветеринара ты,

За то, что как-то признавалась нам уж,

Что хромота есть признак красоты;

За то, что с осиянными очами

От Белого ты не спала ночами,

В душе качая звездную метель;

За то, что ты была для всех — АНЧУТКОЙ,

Растрепанной, нелепою и чуткой, —

Тебя благословляет Коктебель!

1 сентября 1924

Коктебель

МИСТЕРУ ХЬЮ

Е. С. Кругликовой

Хорошо, когда мы духом юны,

Хоть полвека на земле цветем,

И дрожат серебряные струны

В волосах и в сердце молодом.

Мир любить, веселием согретый,

Вольных гор синеющий уют

И чертить немые силуэты —

Беглый след несущихся минут.

Знать лишь то, что истинно и вечно,

Красотою мерить жизнь свою

И над жизнью танцевать беспечно,

Как изящный мистер Хью.

9 сентября 1926

Коктебель

«На берегах Эгейских вод…»

На берегах Эгейских вод

Белье стирала Навзикая.

Над Одиссеем небосвод

Вращался, звездами мерцая.

Эфир огнями проницая,

Поток срывался Персеид.

И, прах о небо зажигая,

Не остывал аэролит.

Я падал в бездны. Мой полет

Насквозь, от края и до края,

Алмазом резал синий лед,

Пространство ночи раздирая.

Денница — жег миры тогда я,

Сам пеплом собственным повит,

Но, стужу звездную пронзая,

Не остывал аэролит.

Из века в век, из рода в род, —

Лафоргов вальс планет сбивая,

Сперматозоиды фокстрот

Танцуют, в гроте нимф сверкая.

И Афродита площадная

Тела качает, дух щемит,

Чтоб, вечность оплодотворяя,

Не остывал аэролит.

Поэт, упавший к нам из рая,

Ты спишь под гнетом звездных плит,

Чтоб, в землю семя зарывая,

Не остывал аэролит.

<Август 1928 Коктебель>