Стихотворения - [50]

И снизу – морда конская, как кран.

Отличий много есть у каждой части,

Но отличать – верней по конской масти.

Таков обычай русский испокон,

Таков и новой тактики закон.

Сам Жомини признал его всецело,

Сказав: не всадник – конь решает дело.

В России ценят издавна коней;

Гвардейский конь солдатского ценней,

За трех солдат идет он при расчете,

А офицерский, тот совсем в почете:

В одной цене с ним писарь, брадобрей

Иль гармонист, а в дни худые – повар,

Как постановит полюбовный сговор.

Казенных кляч, возящих лазарет,

Которые стары, худы и слабы,

Таких на карту ставят, – споров нет:

Цена за клячу – две хороших бабы.

К полкам вернемся. Въехал вороной,

За ним буланый, два мышастых, чалый,

За ними – белый, точно снег подталый,

Потом гнедой, потом опять гнедой,

Гнедой англизированный, соловый,

Полк меринов, полк с меткой между глаз,

Бесхвостый полк, согласно моде новой.

Всего их шло тринадцать в этот раз.

Потом вкатили пушек три десятка

Да ящиков – на вид десятков шесть.

Чтоб их точней в одну минуту счесть,

Нужна наполеоновская хватка

Или, по крайней мере, твой талант,

Начальник склада, русский интендант:

В любом строю, чуть глянув острым глазом,

Ты их число угадываешь разом

И знаешь, сколько и какую часть.

Патронов удалась тебе украеть.

Уже мундиры площадь покрывают,

Вы скажете: как зелень – вешний луг.

Кой-где зарядный ящик поднимают,

Он тоже зелен, как болотный жук

Иль клоп лесной, на лист похожий цветом.

А рядом – пушка со своим лафетом.

Топорщится, чернея, как паук.

У паука, одетые в мундиры,

Две пары задних, две – передних ног:

Те – канониры, эти – бомбардиры.

Когда паук, уснув на краткий срок,

Стоит недвижно и не ждет тревоги,

Покинув брюхо, бродят эти ноги,

И брюхо повисает пузырем.

И вот приказ, – и, будто грянул гром,

Очнулась пушка от недолгой лени.

Так, разомлевший на песке степном,

Тарантул, вдруг настигнутый врагом,

То сдвинет ноги, то согнет колени,

Встопорщится, закружится волчком,

Сучит ногами, морду задевая;

(Вот так же, угостившись мышьяком,

Хлопочет муха, рыльце обмывая),

Передние две ножки подогнет,

Напружится, трясет и вертит задом,

Откинет ножки вбок, на миг замрет

И, наконец, смертельным брызнет ядом.

Внезапно все застыло в тишине.

Царь едет, царь! В кортеже генералы,

Полк адъютантов, старцы-адмиралы,

Но первым – царь на белом скакуне.

Кортеж причудлив. Те желты, те сини,

Нет счета лентам, ключикам, звездам,

Портретикам, и пряжкам, и крестам.

Так на ином заправском арлекине

Побольше пестрых насчитаешь блях,

Чем пуговиц на куртке и штанах.

Любой блестящ и горд, но вся их сила

В улыбке государевых очей.

Нет, эти генералы – не светила,

А светлячки Ивановых ночей;

Иссякнет царских милостей поток,

И, смотришь, гаснет жалкий червячок.

Он не бежит служить в чужой пехоте,

Но где влачит он век? В каком болоте?

Сраженья генерала не страшат:

Что пули, раны, если царь доволен!

Но если был неласков царский взгляд,

Герой дрожит, герой от страха болен.

Пожалуй, чаще стоика найдешь

Среди дворян: хоть скверное почует,

Не сляжет он, не всадит в горло нож,

А только в свой удел перекочует,

В деревню – и письмишки застрочит,

Тот – камергеру, тот – придворной даме,

А либерал снесется с кучерами,

И смотришь, он уж снова фаворит.

Так, выкинь пса в окно – он разобьется,

А кот мяукнет, вмиг перевернется,

На лапки мягко станет и потом

Найдет дыру и вновь пролезет в дом.

А стоик, вольнодумничая тихо,

В деревне ждет, пока минует лихо.

Мундир зеленый с золотым шитьем

Был на царе. Рожденный солдафоном,

Он сросся с. облачением зеленым

Растет, живет и даже тлеет в нем.

Едва на ножки стал наследник царский,

Ему приносят пушечку и кнут,

Игрушечную сабельку дают,

Рядят в мундир казацкий иль гусарский;

И сабелькой по кубикам водя,

Как войско, их выстраивает в слоги

Иль такт, в танцклассе упражняя ноги,

Отхлестывает кнутиком дитя.

А подрастет – есть новая забава:

Солдат набрать, из них составить рать,

Потом рычать «налево» и «направо»,

Скликать на смотр и плетью муштровать.

Вот почему Европа их боится,

Ведь каждый царь воспитывался так.

Старик Красицкий прав: как говорится,

Мудрец докажет, разобьет дурак.

Самим Петром – ему за это слава

Открыта царепедии забава:

Величием облек он царский трон,

Недаром был Европой просвещен.

Сказал он: «Русских я оевропею,

Кафтан обрежу, бороду обрею».

Сказал – и мигом, как французский сад,

Подрезаны кафтанов княжьих полы;

Сказал – и бороды бояр летят,

Как листья в ноябре, и лица голы.

Кадетский корпус дал дворянам он,

Дал штык ружью, настроил тюрем новых,

Ввел менуэт на празднествах дворцовых,

Согнал на ассамблеи дев и жен.

На всех границах насажал дозорных,

Цепями запер гавани страны,

Ввел откуп винный, целый штат придворных,

Сенат, шпионов, паспорта, чины.

Умыл, побрил, одел в мундир холопа,

Снабдил его ружьем, намуштровал,

И в удивленье ахнула Европа:

«Царь Петр Россию цивилизовал!»

Он завещал наследникам короны

Воздвигнутый на ханжестве престол,

Объявленный законом произвол

И произволом ставшие законы,

Поддержку прочих деспотов штыком,

Грабеж народа, подкуп чужеземцев,

И это все – чтоб страх внушать кругом

И мудрым слыть у англичан и немцев.

Но дайте срок, француз, германец, бритт!

Когда начнут вас потчевать кнутами,

Когда указы зажужжат над вами,