Стихотворения - [6]

Обман, струясь из глаз, на родники похожих,

Светился холодом невинности, но та,

Другая, пылкая, чьи жгучие уста

Пьянят, как ветерок, дрожащий в шерсти рыжей,

Вся вздохи, вся призыв! — о нет, когда все ближе

Ленивый обморок полдневной духоты,

Единственный ручей в осоке слышишь ты,

Напевно брызжущий над флейтою двуствольной,

И если ветерок повеет своевольный,

Виной тому сухой искусственный порыв,

Чьи звуки, горизонт высокий приоткрыв,

Спешат расплавиться в непостижимом зное,

Где вдохновение рождается земное!

О сицилийское болото, день за днем

Я грабил топь твою, снедаемый огнем

Тщеславной зависти к величью солнц, ПОВЕДАЙ,

«Как срезанный тростник был укрощен победой

Уменья моего, и сквозь манящий блеск

Ветвей, клонящихся на одинокий плеск

Усталого ключа, я вдруг увидел белый

Изгиб лебяжьих шей и стаи оробелой

(Или толпы наяд!) смятенье!»

Все горит

В недвижный этот час и мало говорит

Тому, кто, оживив тростник, искал несмело

Гармонии, когда листвою прошумело

И скрылось тщетное виденье многих жен:

Потоком древнего сиянья обожжен,

Вскочив, стою один, как непорочный ирис!

О нет! не быстрых губ нагой и влажный вырез,

Не жгучий поцелуй беглянок выдал мне:

Здесь на груди моей (о Фавн! по чьей вине?)

Еще горит укус державный — но довольно!

Немало тайн таких подслушивал невольно,

Обученный тростник, что так бездонно пуст,

Когда, охваченный недугом жарких уст,

Мечтал в медлительных, согласных переливах,

Как в сети путаниц обманчиво-стыдливых

Мы песней завлечем природы красоту

И заурядных спин и бедер наготу,

По замыслу любви, преобразим в тягучий

Томительный поток негаснущих созвучий,

Не упустив теней из-под закрытых век.

Сиринга, оборви свирельный свой побег!

Дерзай, коварная, опять взойти у влажных

Озерных берегов, а я в словах отважных

Картиной гордою заворожу леса,

С невидимых богинь срывая пояса!

Вот так из сочных грозд я выжимаю мякоть

И, горечь обманув, решаюсь не заплакать:

Смеясь, спешу надуть пустую кожуру

И на просвет слежу пьянящую игру

Огней, встречающих мерцаньем ночь седую.

О нимфы, ПАМЯТЬЮ я кожицу раздую

Прошедшего: «Мой взор пронзал снопами стрел

Камыш, где я сквозь пар купанье подсмотрел

Бессмертных спин, страша листву рычаньем гнева.

И вдруг алмазный всплеск! Бегу и вижу: дева

Спит на груди другой, — к невинности ревнив,

Я подхватил подруг и, не разъединив

Переплетенных тел, укрылся под навесом

Не слишком строгих роз, чей аромат над лесом

К светилу ярому возносится сквозь тень:

Там наши пылкие забавы гасит день».

О ноша девственных взбешенных обольщений,

Укора твоего нет для меня священней,

Когда отчаянно ты губ моих бежишь,

Бледнее молнии, рыдаешь и дрожишь!

От ног бесчувственной наяды к сердцу томной

Передается дрожь и, вид отбросив скромный,

Она вдыхает хмель дурманящих паров.

«Испуг предательский в душе переборов,

Лобзаний спутанных я разделяю гущи

И, раздражив Олимп, объятья стерегущий,

Упрятать тороплюсь самодовольный смех

В колени маленькой богини (без помех

Ей овладел бы я, но от сестры влюбленной

Не отнял — я все ждал, что пыл неутоленный

Переметнется к ней), кто думать мог, что вдруг

Добыча выскользнет из ослабевших рук,

Разъятых смутными смертями, не жалея

Похмельных слез моих. Смириться тяжелее

С неблагодарностью».

Что искушать богов!

Пусть, волосы обвив вокруг моих рогов,

Другие поведут меня к счастливым чащам.

Ты знаешь, страсть моя, как, зрелым и звенящим,

Взрывается гранат в густом гуденье пчел,

И кто бы кровь твою в тот миг ни предпочел,

Она бежит, томясь, навстречу жадной плоти.

Над гаснущей листвой, в золе и позолоте,

Прощальные пиры зажжет закатный хром,

О Этна! из глубин твоих бессонный гром

Прольется, лавою кипящей обжигая,

Венеры над тобой мелькнет стопа нагая!

В объятиях моих — царица!

Не спастись

От неизбежного возмездья.

Возвратись,

Безмолвная душа к полуденному зною,

Где плоть усталая смирится с тишиною, —

Там опьяняющих лучей я выпью сок

И, голову склонив на страждущий песок,

Забуду дерзкие кощунственные речи.

О нимфы! И во сне я с вами жажду встречи.

«Пожаром волосы взметнулись в точке высшей…»

Пожаром волосы взметнулись в точке высшей

Восторгов (не успев развиться до конца)

И диадемою над западом нависшей

Угасли падая вдоль юного лица

Но облаком живым не вздохом золотистым

Искрящийся огонь невидимый для всех

Как прежде пробежит по темным аметистам

Очей где теплота таится или смех

Над дерзкой наготой влюбленного чьи взоры

Бесславят женщину наивным торжеством

К чему божественным рукам ее узоры

Незаходящих звезд как в вихре огневом

Сверкают волосы сомненья опрокинув

Победным факелом пылает дождь рубинов

Надгробный тост

О символ роковой счастливых наших дней!

Я не нашел бы слов безумней и бледней

Поминовения, взывающего к вере

В загробный коридор, и у последней двери,

Кратэр, где гибнет день в кольце драконьих крыл,

Не подыму он пуст! Не сам ли я накрыл

Порфирной глыбою твой саван бесполезный!

Погаснут факелы, разбиты о железный

Бестрещинный затвор, — засыпан темный ров!

Но вы, избранники обрядовых пиров,

Посмертно созванных исчезнувшим поэтом,

Не можете не знать, что в саркофаге этом

Он весь — он будет здесь до пепельных минут,

И только отблески окна не преминут

Зажечься памятью призванья, что гостило

В лучах, великого, но смертного светила.