Стихотворения - [7]

На сладкий и роскошный пир;

Сбери красоток несравненных,

Веселым чувством оживленных;

Вели им с нежным звуком лир

Петь в громком и приятном хоре,

Летать, подобно Терпсихоре,

При плеске радостных гостей

И милой ласкою своей,

Умильным, сладострастным взором,

Немым, но внятным разговором

Сердца к тому приготовлять,

Чего… в стихах нельзя сказать.

Или, подобно Дон-Кишоту,

Имея к рыцарству охоту,

В шишак и панцирь нарядись,

На борзого коня садись,

Ищи опасных приключений,

Волшебных замков и сражений,

Чтоб добрым принцам помогать

Принцесс от уз освобождать.

Или, Платонов воскрешая

И с ними ум свой изощряя,

Закон республикам давай[54]

И землю в небо превращай.

Или… но как все то исчислить,

Что может стихотворец мыслить

В укромной хижинке своей?

Мудрец, который знал людей,

Сказал, что мир стоит обманом;

Мы все, мой друг, лжецы:

Простые люди, мудрецы;

Непроницаемым туманом

Покрыта истина для нас.

Кто может вымышлять приятно,

Стихами, прозой, — в добрый час!

Лишь только б было вероятно.

Что есть поэт? искусный лжец:

Ему и слава и венец!

1796

Тацит [55]

Таци́т велик; но Рим, описанный Таци́том,

Достоин ли пера его?

В сем Риме, некогда геройством знаменитом,

Кроме убийц и жертв не вижу ничего.

Жалеть об нем не должно:

Он стоил лютых бед несчастья своего,

Терпя, чего терпеть без подлости не можно!

1797

Протей, или Несогласия [56] стихотворца

N.B. Говорят, что поэты нередко сами себе противоречат и переменяют свои мысли о вещах.

Сочинитель отвечает:

Ты хочешь, чтоб поэт всегда одно лишь мыслил,

Всегда одно лишь пел: безумный человек!

Скажи, кто образы Протеевы исчислил?

Таков питомец муз и был и будет ввек.

Чувствительной душе не сродно, ль изменяться?

Она мягка как воск, как зеркало ясна,

И вся природа в ней с оттенками видна.

Нельзя ей для тебя единою казаться

В разнообразии естественных чудес.

Взгляни на светлый пруд, едва едва струимый

Дыханьем ветерка: в сию минуту зримы

В нем яркий Фебов свет, чистейший свод небес

И дерзостный орел, горе один парящий;

Кудрявые верхи развесистых древес;

В сени их пастушок с овечкою стоящий;

На ветви голубок с подружкою своей

(Он дремлет, под крыло головку спрятав к ней) —

Еще минута… вдруг иное представленье:

Сокрыли облака в кристалле Фебов зрак;

Там стелется один волнистый, сизый мрак.

В душе любимца муз такое ж измененье

Бывает каждый час; что видит, то поет,

И, всем умея быть, всем быть перестает.

Когда в весенний день, среди лугов цветущих

Гуляя, видит он Природы красоты,

Нимф сельских хоровод, играющих, поющих,

Тогда в душе его рождаются мечты

О веке золотом, в котором люди жили

Как братья и друзья, пасли свои стада,

Питались их млеко́м; не мысля никогда,

Что есть добро и зло, по чувству добры были,

А более всего… резвились и любили!

Тогда он с Геснером свирелию своей

Из шума городов зовет в поля людей.

«Оставьте, — говорит, — жилище скуки томной,

Где все веселие в притворстве состоит;

Где вы находите единый ложный вид

Утехи и забав. В сени Природы скромной

Душевный сладкий мир с веселостью живет;

Там счастье на лугу с фиалками цветет

И смотрится в ручей с пастушкою прекрасной.

О счастьи в городах лишь только говорят,

Не чувствуя его; в селе об нем молчат,

Но с ним проводят век, как день весенний ясной,

В невинности златой, в сердечной простоте».

Когда ж глазам его явится блеск искусства

В чудесности своей и в полной красоте:

Великолепный град, картина многолюдства,

Разнообразное движение страстей,

Подобных бурному волнению морей,

Но действием ума премудро соглашенных

И к благу общества законом обращенных:

Театр, где, действуя лишь для себя самих,

Невольно действуем для выгоды других;[57]

Машина хитрая, чудесное сцепленье

Бесчисленных колес; ума произведенье,

Но, несмотря на то, загадка для него!

Тогда певец села в восторге удивленья,

Забыв свирель, берет для гимна своего

Златую лиру, петь успехи просвещенья:

«Что был ты, человек, с природою один?

Ничтожный раб ее, живущий боязливо.

Лишь в обществе ты стал природы властелин

И в первый раз взглянул на небо горделиво,

Взглянул и прочитал там славный жребий свой:

Быть в мире сем царем, творения главой.

Лишь в обществе душа твоя себе сказалась,

И сердце начало с сердцами говорить;

За мыслию одной другая вслед рождалась,

Чтоб лествицей уму в познаниях служить.

В Аркадии своей ты был с зверями равен,

И мнимый век златой, век лени, детства, сна,

Бесславен для тебя, хотя в стихах и славен.

Для бедных разумом жизнь самая бедна:

Лишь в общежитии мы им обогатились;

Лишь там художества с науками родились —

И первый в мире град был первым торжеством

Даров, влиянных в нас премудрым божеством.

Не в поле, не в лесах святая добродетель

Себе воздвигла храм: Сократ в Афинах жил,

И в Риме Нума[58] царь, своих страстей владетель,

Своих законов раб, бессмертье заслужил.

Не тот Герой добра, кто скрылся от порока,

От искушения, измен, ударов рока

И прожил век один с полмертвою душей,

Но тот, кто был всегда примером для людей,

Среди бесчисленных опасных преткновений,

Как мраморный колосс, незыблемо стоял,

Стезею правды шел во мраке заблуждений,

Сражался с каждым злом, сражаясь, побеждал.

Так кормчий посреди морей необозримых

Без страха видит гроб волнистый пред собой

И слышит грозный рев пучин неизмеримых;