Стихотворения. Избранная проза - [4]

Шрифт
Интервал

За дальним морем, я знаю, — ты.
Пустая площадь. На белой башне
Двенадцать песен пропела медь.
Туман все выше и все бесстрашней
Бросает в небо седую сеть.
Сегодня взоры — хмельное жало,
Сегодня маем пьянит февраль.
А ты мне сердце зацеловала
И уронила в такую даль.
1923

Ревность

Спросила девочка тихо:
«О чем ты, мальчик, грустишь?»
За дверью — поле, гречиха
И такая густая тишь.
Колыхнулся и вспыхнул синее
Над закрытою книгою взор.
«Я грущу о сказочной фее,
О царевне горных озер».
Соловей вскрикнул напевно.
Упала с ветки роса.
«А какая она, царевна?
И длинная у нее коса?»
«У царевны глаза такие —
Посмотрит и заманит в плен.
А косы ее золотые,
Золотая волна до колен».
И сказала крошка, играя
Черной косичкой своей:
«…Тоже… радость большая —
В рыжих влюбляться фей!»
1925

В поезде

Мощный, гулкий, неустанный,
Утоли мою печаль,
Унеси в такие страны,
Где минувшего не жаль,
Где бесстрастно бродят светы
Мёртвых лет и мёртвых лун,
Где бессмертно спят поэты
В гамаках из звёздных струн.
Вьются вёрсты. Вёрсты пляшут
Хороводами столбов.
Острой проволокой пашут
Неживую землю мхов.
Всё равно, никто не встанет,
Не проснётся. Всё равно.
Только горький вздох заглянет
В задрожавшее окно,
Да напомнит сад старинный,
Синий вечер, яблонь шум,
Да простор, да взлёт орлиный
В небе плавающих дум…
Мощный, блещущий, железный,
Вырви рельс двойную сталь,
Брось меня в такие бездны,
Где минувшего не жаль…
1924

Закат

Декабрьский вечер синь и матов.
Беззвездно в горнем терему.
Таких медлительных закатов
Еще не снилось никому.
Глаза ночные сжаты плотно,
Чуть брызжет смуглый их огонь,
Как будто черные полотна
Колеблет робкая ладонь.
Поют снега. Покорной лыжей
Черчу немудрые следы.
Все строже север мой, все ближе
Столетьем скованные льды.
Бегу по сказочной поляне,
Где кроток чей-то бедный крест,
Где снег нетронутый желанней
Всех нецелованных невест.
Мне самому мой бег неведом.
Люблю бескрайности пустынь.
Цветет закат. За лыжным следом
Следит серебряная синь.
Недвижна белая громада
Снегов в узорчатой резьбе…
Вчера мне снилось, что не надо
Так много плакать о тебе…
1924

«Пять лет, пять долгих терний…»

Пять лет, пять долгих терний
Прошло с тех гиблых пор,
Когда туман вечерний
Запорошил твой взор.
Свершилось. Брызнул третий
Рыдающий звонок.
Пять лет я слёзы эти
Остановить не мог.
Вагон качнулся зыбко.
Ты рядом шла в пыли́.
Смертельною улыбкой
Глаза твои цвели.
Над станцией вязали
Туманы кружева.
Над станцией дрожали
Прощальные слова.
Колёс тугие стоны
Слились в одну струю.
Перекрестив вагоны,
Ты крикнула: «Люблю»…
Ты крикнула: «Не надо!..
Придут — умрём вдвоём»…
И пролитой лампадой
Погасла за холмом…
Пять лет, пять долгих пыток
Прошло. И ты прошла.
Любви и веры свиток
Ты смехом залила.
1925

«И канареек. И герани…»

И канареек. И герани.
И ситец розовый в окне,
И скрип в клеенчатом диване,
И «Остров мертвых» на стене;
И смех жеманный, и румянец
Поповны в платье голубом,
И самовара медный глянец,
И «Нивы» прошлогодний том;
И грохот зимних воскресений,
И бант в каштановой косе,
И вальс в три па под «Сон осенний».
И стукалку на монпансье, —
Всю эту заросль вековую
Безумно вырубленных лет,
Я — каждой мыслию целуя
России вытоптанный след, —
Как детства дальнего цветенье,
Как сада Божьего росу,
Как матери благословенье,
В душе расстрелянной несу.
И чем отвратней, чем обманней
Дни нынешние, тем родней
Мне правда мертвая гераней,
Сиянье вырубленных дней.
1925

«А проклянешь судьбу свою…»

А проклянешь судьбу свою,
Ударит стыд железной лапою, —
Вернись ко мне. Я боль твою
Последней нежностью закапаю.
Она плывет, как лунный дым,
Над нашей молодостью скошенной
К вишневым хуторам моим,
К тебе, грехами запорошенной.
Ни правых, ни виновных нет
В любви, замученной нечаянно.
Ты знаешь… я на твой портрет
Крещусь с молитвой неприкаянной…
Я отгорел, погаснешь ты.
Мы оба скоро будем правыми
В чаду житейской суеты
С ее голгофными забавами.
Прости… размыты строки вновь…
Есть у меня смешная заповедь:
Стихи к тебе, как и любовь,
Слезами длинными закапывать…
1924

«И смеялось когда-то, и сладко…»

И смеялось когда-то, и сладко
Было жить, ни о чем не моля,
И шептала мне сказки украдкой
Наша старая няня — земля.
И любил я, и верил, и снами
Несказанными жил наяву,
И прозрачными плакал стихами
В золотую от солнца траву…
Пьяный хам, нескончаемой тризной
Затемнивший души моей синь,
Будь ты проклят и ныне, и присно,
И во веки веков, аминь!
1925

<Невозвратное>

CARTE POSTALE 1

Тихо в сосновом бору.
Солнце горит в вышине.
Золотом блещет песок…
Милый, я скоро умру,
Грудь моя вечно в огне,
Вечно в крови мой платок…
Холодно что-то… Пойду
В дом… Не запачкать бы вновь
Кровью балконных перил…
Милый, я, завтра уйду,
К Богу… Забудь эту кровь
Так, как меня ты забыл.
1918

1. Открытка

Проза

Как это быстро всё свершилось:
Пришла, любила и ушла.
Но долго-долго ещё снилась
Неверных глаз пустая мгла,
Объятий бешеные кольца
И губ отравное вино,
И смех грудного колокольца,
Какого небу не дано…
Теперь и сны ушли. Безлюдно
В душе, оставленной тобой.
Не жди легенды безрассудной,
Не надо сказки огневой…
И только в память мне вонзилось
Недоуменье, как стрела:
Как это быстро всё свершилось —
Пришла, любила и ушла!
Крым, 1920

Терцины

Свистят ли змеи скудных толп,
Увит ли бешенством ненастным
Мечты александрийский столп, —
Покорный заповедям властным,

Еще от автора Иван Иванович Савин
Трилистник. Любовь сильнее смерти

«…Угол у синей, похожей на фантастический цветок лампады, отбит. По краям зазубренного стекла густой лентой течет свет – желтый, в синих бликах. Дрожащий язычок огня, тоненький такой, лижет пыльный угол комнаты, смуглой ртутью переливается в блестящей чашечке кровати, неяркой полосой бежит по столу.Мне нестерпимо, до боли захотелось написать вам, далекий, хороший мой друг. Ведь всегда, в эту странную, немножко грустную ночь, мы были вместе. Будем ли, милый?..».


Лимонадная будка

«Хорошо, Господи, что у всех есть свой язык, свой тихий баюкающий говор. И у камня есть, и у дерева, и у вон той былинки, что бесстрашно колышется над обрывом, над белыми кудрями волн. Даже пыль, золотым облаком встающая на детской площадке, у каменных столбиков ворот, говорит чуть слышно горячими, колющими губами. Надо только прислушаться, понять. Если к камню у купальни – толстущий такой камень, черный в жилках серых… – прилечь чутким ухом и погладить его по столетним морщинам, он сейчас же заурчит, закашляет пылью из глубоких трещин – спать мешают, вот публика ей-Богу!..».


Меч в терновом венце

В 2008 году настали две скорбные даты в истории России — 90 лет назад началась Гражданская война и была зверски расстреляна Царская семья. Почти целый век минул с той кровавой эпохи, когда российский народ был подвергнут самоистреблению в братоубийственной бойне. Но до сих пор не утихли в наших сердцах те давние страсти и волнения…Нам хорошо известны имена и творчество поэтов Серебряного века. В литературоведении этот период русской поэзии исследован, казалось бы, более чем широко и глубоко. Однако в тот Серебряный век до недавнего времени по идеологическим и иным малопонятным причинам не включались поэты, связавшие свою судьбу с Белой гвардией.


Валаамские скиты

«Хорошо на скитах! Величественная дикость природы, отдаленный гул Ладоги, невозмутимое спокойствие огромных сосен, скалы, скалы, скалы… Далеко монастырь. Близко небо. Легко дышится здесь, и молиться легко… Много, очень много на Валааме пустынь и скитов, близких и далеких, древних и новопоставленных…».


Валаам – святой остров

«…Валаам – один из немногих уцелевших в смуте православных монастырей. Заброшенный в вековую глушь Финляндии, он оказался в стороне от большой дороги коммунистического Соловья-Разбойника. И глядишь на него с опаской: не призрак ли? И любишь его, как последний оплот некогда славных воинов молитвы и отречения…».


Плен

В повести «Плен» Савин описал не только легион разорителей русской земли, жестоко мстивших оставшимся белым (за то, что часть армии ушла морем), но заметил и тех, в ком жив свет Божий – сострадание к ближнему.«…Предполагаемая простуда оказалась возвратным тифом. Я попал в джанкойский железнодорожный (2-ой) лазарет. После одного из приступов я узнал от санитара, что Перекоп взят красными. Надеяться на пощаду со стороны советской власти я ни в какой степени не мог: кроме меня, в белой Армии служило еще четыре моих брата – младший из них, как оказалось впоследствии был убит в бою с красными под Ореховом, в июле 1920 г., второй пал в бою под ст.


Рекомендуем почитать
Том 16. Фредди Виджен и другие

В этой книге — новые идиллии П.Г. Вудхауза, а следовательно — новые персонажи, которые не оставят вас равнодушными.


Том 15. Простак и другие

В этой книге — новые идиллии П.Г. Вудхауза, а следовательно — новые персонажи, которые не оставят вас равнодушными.


Теила

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Пустой дом

"Ночные истории" немецкого писателя, композитора и художника Э.Т.А. Гофмана (1776—1822), создавшего свою особую эстетику, издаются в полном объеме на русском языке впервые. В них объединены произведения, отражающие интерес Гофмана к "ночной стороне души", к подсознательному, иррациональному в человеческой психике. Гофмана привлекает тема безумия, преступления, таинственные, патологические душевные состояния.Это целый мир, где причудливо смешивается реальное и ирреальное, царят призрачные, фантастические образы, а над всеми событиями и судьбами властвует неотвратимое мистическое начало.


Золотые мили

Роман прогрессивной писательницы К. Причард (1883–1969) «Золотые мили» является второй частью трилогии и рассказывает о жизни на золотых приисках Западной Австралии в первую четверть XX века.


Утопия усталого человека

В увлекательных рассказах популярнейших латиноамериканских писателей фантастика чудесным образом сплелась с реальностью: магия индейских верований влияет на судьбы людей, а люди идут исхоженными путями по лабиринтам жизни. Многие из представленных рассказов публикуются впервые.