Стихотворения и поэмы - [53]

Шрифт
Интервал

За то, что ты, может быть, создана мною.

2. «Вот она — весна прощанья…»

Вот она — весна прощанья,
Горек мед очарованья,
             Будто яд — в вино!
Чьи-то вновь слова проснулись,
Вновь рука плеча коснулась,
             Как тогда, давно.
Ты молчишь? Ты молчалива?
Ты не знаешь — эти дива
             Создавала ты?
Что ж глаза твои закрыло?
Радость? Боль? Надежды сила?
             Слова не найти.
Тополиный пух летает,
Землю мягко осыпает!
             Сон и тишина.
Ах, опять отрава эта!
На дворе июнь! И лето.
             Осень? Иль весна?

3. «Приношу я тебе наболевшего сердца дары…»

Приношу я тебе наболевшего сердца дары,
Я кладу свое сердце в крови и горячке: бери!
Я печаль и усталость тебе оставляю у ног,
             Это — всё, что одной лишь тебе я сберег.
Я не знаю, правдивы ли милые эти уста,
Я не знаю тебя, не пойму, может, ты и не та,
Ты приснилась мне в странном и путаном сне,
             Может быть, ты роднее других, может — нет.
Седины ты коснулась моей, и вдруг голос поплыл:
«Ах, подумать лишь только, не знаю, каким же ты был?»
             Был шатеном я, милая, был молодым,
Глупым был — и, боюсь, до сих пор я остался таким.

4. «Я изменял тебе или искал отраду…»

Я изменял тебе или искал отраду,
Ты знаешь это. В каждом карем взгляде,
И в черном, в синем я всегда ловлю
Сокрытое: «Ты любишь ли?» — «Люблю».
В моей измене всё звенит тобою,
Всё полнится, как паводок весною,
В улыбках губ чужих — сияла ты,
И каждый грех — мученье чистоты.
Ты в ревности и в зависти такой,
Лишь брошу взгляд я женщине другой,
Что через улицу легко скользнет одна,
Как мотылек, — я думаю: она!
Ведь это ты! Подумай, в самом деле,
Не две души в моем гнездятся теле,
А сотня целая, они всегда в борьбе,
И для тебя одной, и все они — в тебе.
Ты, милая, не только друг желанный,
             Ты жизнь и смерть!
             Когда у Дон-Жуана
Гость Каменный заставил стынуть кровь,
Он обессмертил смертию любовь.

5. «Любить двоих — одна душа не властна…»

Любить двоих — одна душа не властна.
А всех любить — возможно ль, не дивясь?
Быть может, станет статуей прекрасной
В моих руках бесформенная грязь?
А может быть, лишь оправдать хочу я
Изысканным хитросплетеньем слов
Того, кто в женских снах твоих кочует
И в черный гнев день впеленать готов?
Всё это, может быть, литература,
И призрак мук лишь в вымысле простом,
И без причины чьей-то тенью хмурой
Грусть промелькнула на лице твоем?
Поэт пьянеет от простого звука,
Из несуразиц жизнь плетет, шутя…
Ну, приложи мне к сердцу тихо руку,
Вот так. Спокойно. Я — твое дитя.

6. «Я пришел усталый, обессилев…»

Я пришел усталый, обессилев,
Молчаливый, мертвеца страшней,
Не молил, не плакал, не просил я…
Я сказал лишь: обогрей.
Стены хаты молчаливы стали,
Только сердце — чье же? — билось здесь.
А над крышей ласточки летали,
Щебетали, пели: счастье есть!
Голову склонил я на колени.
Как во сне, и уверяю вас, —
Я не знаю: будут ли мгновенья
У меня такие, как сейчас.

7. «Ласточки и дети за окном…»

Ласточки и дети за окном,
Жизнь повита синим-синим сном,
Гром далекий, тучки легкий дым,
Салютует он глазам твоим.
Я тебя не знаю — ну а ты?
Ты мои порывы и мечты,
О которых в письмах я писал,
Понимала? Я не понимал.
Забелели руки — два крыла,
Мгла грозою синею пришла,
Только жарких уст немой привет —
Мне на первое письмо ответ.

8. «Я обидел тебя. Я сказал…»

             Я обидел тебя. Я сказал
Те слова, что скрывают от всех, затаившись,
             И прожгла вдруг рукав мне слеза,
             Со щеки твоей тихо скатившись.
             Ох, слеза не одна! Много их —
             Не сочту этих слез я у милой.
Я сказал те слова — и раскаялся вмиг…
             Только их не сказать я не в силах.

9. «Нет, ничто не умрет во Вселенной…»

Нет, ничто не умрет во Вселенной,
В ней малейший останется звук,
Через тысячу лет непременно
К нам вернется пожатие рук.
Горечь та, что меня отравила,
Счастьем станет во внуке моем,
И слова отзовутся стокрыло
Тишиной, обернувшейся в гром.
Все влюбленные вечно бесстрашны:
Только больше им болей да мук…
«Так вонзай же, мой ангел вчерашний,
В сердце острый французский каблук»[30].
Лето 1945

281. ДОМ ПРЕШЕРНА[31]

© Перевод Б. Турганов

Село Врба. Вдали встает, безмерна,
Поэма гор. А здесь, в саду густом,
Простой белеет, добродушный дом,
Где в детстве мать баюкала Прешерна.
Любить, дружить бесхитростно и верно
Он заповедал нам своим стихом,
Но в жизни шел безрадостным путем,
Где лишь одно забвение — таверна.
Как чужестранец по родной земле
Бродил он, даже умереть в петле
Мечтал, не видя лучшего на свете, —
И смерть страдальца увела во тьму.
Теперь — ты слышишь? — здесь, в твоем дому,
Твои сонеты повторяют дети!
17 октября 1945 Белград

282–284. ТРИ ПИСЬМА

1. ПИСЬМО В РОДНОЙ КРАЙ

(Из заграничного путешествия)

© Перевод П. Жур

…Где я страдал, где я любил,
Где сердце я похоронил…
Пушкин
О край родной! Вечернею порою,
Когда поля сплошная кроет мгла,
Я, как дитя, стремлюсь к тебе душою,
И руки слабые, как два крыла,
К долинам простираются незримым,
К просторам юности неисходимым.
Там, где седой полыни над межой,
Густой медовой кашки колыханье,
Блуждали мы, бывало, день-деньской,
Забывши про еду и послушанье,
Ребята озорные… До седин
Из них лишь только дожил я один!

Еще от автора Максим Фаддеевич Рыльский
Олександр Довженко

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.


Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Стихотворения и поэмы

Основоположник критического реализма в грузинской литературе Илья Чавчавадзе (1837–1907) был выдающимся представителем национально-освободительной борьбы своего народа.Его литературное наследие содержит классические образцы поэзии и прозы, драматургии и критики, филологических разысканий и публицистики.Большой мастер стиха, впитавшего в себя красочность и гибкость народно-поэтических форм, Илья Чавчавадзе был непримиримым врагом самодержавия и крепостнического строя, певцом социальной свободы.Настоящее издание охватывает наиболее значительную часть поэтического наследия Ильи Чавчавадзе.Переводы его произведений принадлежат Н. Заболоцкому, В. Державину, А. Тарковскому, Вс. Рождественскому, С. Шервинскому, В. Шефнеру и другим известным русским поэтам-переводчикам.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)