Стихотворения и поэмы - [131]

Шрифт
Интервал

Плыла монархия. Те годы вспоминаем,
И видим море слез, и видим снег и дым.
И зарева зажглись над неоглядным краем,—
Восстал народ. И там, где стало всё иным,
Но где до этого дышало всё позором, —
Десница Ильича труда открыла форум.
28
Листок, каких мильон на дереве земном, —
Благодарю судьбу, что я не оторвался
От ветки родственной, что слышал первый гром,
Что был свидетелем того, как мир менялся,
Как в испытаниях, в кипенье боевом
Народ ликующий к вершинам поднимался…
Но приходилось мне немалый сделать путь,
Чтоб, молодость догнав, себе ее вернуть.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ

1
Как листьев караван, подхваченный теченьем,
Дни юности моей уплыли чередой,
Хотя отнюдь не весь я мог бы с одобреньем
Их свиток развернуть, хотя за них порой
Случалось мне платить и грустным размышленьем
И тайно пролитой горячею слезой, —
Но и печальных строк, хоть плачу, не смываю
И, милая земля, тебя благословляю![170]
2
Благословенна будь! Ты, юная всегда,
Жизнь подарила мне — мир предо мной раскрыла,
И в предрассветный час, когда не спит вода,
Ты крыльями меня цветными наградила,
Чтоб, из родимого я вылетев гнезда,
Взмыл в небо свежее, где облака — ветрила.
Ты, мне наставницу в искусстве замени,
Стихотворения писала за меня.
3
В томленье чернозем. Фиалка молодая
Сквозь листья старые встает в весенний срок,
Дубравы ждут грозы, к ней руки простирая.
И свой наладил свист чирёнок-свистунок,
И кони где-то ржут, и, ярче слез сверкая,
Березовый течет, за каплей капля, сок,
И юность на мосту кленовом смотрит в воды,
И снится ей любовь и смелые походы.
4
Не сказанным еще я говорю словам:
«Вы стали для меня моей блаженной мукой!
Быть может, расточил я вас по пустякам
И не польетесь вы симфонией стозвукой,
А впрочем, может быть, утрачен вкус к стихам
Самой поэзией — богиней сребролукой, —
Так прежде я б назвал ее на древний лад…»
Вот и по-новому мои стихи звучат!
5
Здесь обнажение я применил приема
Случайно, но себе поставил я на вид:
Когда строка твоя сто раз уже знакома,
Ни в чьей душе она огня не возбудит,
И если свистунки, томленье чернозема
И аромат цветов, любезный мой пиит,
Родят в читателе какое-нибудь чувство, —
Заслуга в этом всем не твоего искусства!
6
Конец был февраля. На крышах снег чернел.
Чирикал, как дитя, воробушек несытый.
Я спал над книгою, когда ко мне влетел
Приятель мой — студент, бездельник знаменитый.
В одно мгновение он выпалить успел:
«Отрекся Николай!.. Ей-богу! Посмотри ты, —
Свершилось! Настает эпоха из эпох…»
Так и посыпались слова, что твой горох.
7
И началось тогда. И грохот отдаленной
Доподлинной грозы, и грохоток речей
Весьма сомнительных одной объединенной
Текли симфонией, друг с другом споря в ней.
Министров чехарда над грязью беспардонной
Превесело велась. Крича: «Вези скорей!»,
Коня истории седлали те артисты,
Которых правильней назвать — авантюристы.
8
Различных гетманов видали мы тогда,
Петлюр, Деникиных мы всяческих знавали…
Чтоб рыбки наловить, пока мутна вода,
Трепали языком они и убивали;
«Ура» и «караул» сливались иногда,
И шлюхи в бантиках пунцовых щеголяли,
И «рыцарь вольности», «защитник вечных прав»,
Страну распродавал, свой идеал поправ.
9
Я был полуслепым в те годы, но по мере
Того как прозревал — я многое узнал:
И ветер гнул людей, и кое-кто в партере
При виде клоуна ладоши отбивал,
И краснобай-делец, остря и лицемеря,
Святыню опошлял, и старый либерал
Себе доказывал, наивностью богатый,
Что, дескать, лошади отнюдь не виноваты.
10
А тот, кто сеял, жал и уголь добывал,
Отстраивал мосты через моря и бездны,
Кто до сих пор одним лишь правом обладал —
Смерть в плату получать за труд многополезный, —
Тот голову тогда всё выше подымал,
Хоть путь лежал пред ним холодный и железный,
Хоть шел он, падая среди крутых громад,
Но ленинский гудел в его ушах набат.
11
В тропинках путаных я жизни видел поле,
Я видел множество путей-дорог кругом.
Мой путь меня привел однажды к ветхой школе:
Я, сидя за столом, а этот стол был хром,
Смотрел, как Петрики, Маруси, Грици, Оли
Глядят во все глаза на карту над столом,
Все посетив моря и заодно приметя,
Какие звери есть забавные на свете.
12
В года позднейшие учеников моих
Случалось мне встречать — окрепших, загорелых:
Одних на тракторах, за книгами других,
Одних в родном селе, других в иных пределах.
Я семена добра старался множить в них
И счастлив потому. Теперь они меж смелых
И славных воинов страны своей родной
Собою жертвуют для матери святой.
13
Привет вам, Петрики, Маруси, Оли, Грици,
По отчеству давно вас величать пора
И полным именем, а детским не годится:
У вас уж и самих, быть может, детвора,
И воду знаний пьет из общей нам криницы,
А очень может быть, сегодня иль вчера
Солдатами уже ребятки стали эти…
Но как поверит мать, что дети — уж не дети!
14
Земля кругла, и нет ей потому конца,
Но не по кругу мы ведем свое движенье.
Похожи часто мы на бедного пловца:
На берег выбраться одно его стремленье,
Чтоб там… Но лучше я от своего лица
Вас в клуню приглашу, в Денисовы владенья.
Где яблоньки его (немного их) стоят
И называются весьма солидно — сад.
15
Лет пять тому назад, еще перед войною,
Свое родимое я посетил село.
И наше общество не очень молодое
В той клуне дружеской беседу завело.
Там были — брат Богдан, согнувшийся дугою

Еще от автора Максим Фаддеевич Рыльский
Олександр Довженко

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Полное собрание стихотворений

В. Ф. Раевский (1795–1872) — один из видных зачинателей декабристской поэзии, стихи которого проникнуты духом непримиримой вражды к самодержавному деспотизму и крепостническому рабству. В стихах Раевского отчетливо отразились основные этапы его жизненного пути: участие в Отечественной войне 1812 г., разработка и пропаганда декабристских взглядов, тюремное заключение, ссылка. Лучшие стихотворения поэта интересны своим суровым гражданским лиризмом, своеобразной энергией и силой выражения, о чем в 1822 г.


Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)


Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.