Стихотворения и поэмы - [126]

Шрифт
Интервал

Один топил котят, другой же дуралей
В коляске разъезжал отцовской, тот крестьянских
Дивчат обманывал, и знали все о том,
Что дом терпимости ему — родимый дом.
6
Но справедливость мне сказать повелевает:
Такой не вся была в то время молодежь.
С иными я дружил. Привяжешься, бывает,
Когда в товарище «изюминку» найдешь,
Что дружбы, может быть, секрет и составляет,
Чем мир, где мы живем, быть может, и хорош:
Мы тайну ищем в том, в чем тайны нет, что ясно,
Как, например, любовь, — но это и прекрасно.
7
Тот — житель города, а тот в деревне рос.
Но все мы числились среди друзей природы.
Весенний ветерок всем опьяненье нес,
Всех одинаково влекли поля, и воды,
И птичьих крыльев шум, и шепот трав и лоз.
Осеннею порой в дни золотой погоды
Встречала нас река, и влажный лес, и луг,
И милый мой Очкур, и добрый Каленюк.
8
В священном ужасе, исполнен нетерпенья,
Там мне шептал Зинько: «Вон утки! Бейте! Ну!..»
Багряный буерак в те сладкие мгновенья
Нам тайну древнюю поведал не одну…
Я попрошу у вас, читатель, извиненья, —
Я с нежностью свою собаку помяну:
Хотите, присягну, — мой друг четвероногий
Со мною разделял печали и тревоги.
9
Печалили меня иль тешили дела,
Но хоть мельчайшая была грустить причина —
Уж Зельма тут как тут: мне лапу подала,
Ласкается ко мне, в глаза мне смотрит — псина!
И кажется, она сказала б, коль могла,
Чтоб как-нибудь развлечь в печали господина:
«Я знаю, нелегко, но всё ж напасть пройдет!»
Как часто мне таких друзей недостает!
10
Меж деревенскими прошла и городскими
Забавами пора моих весенних дней.
Мой сын! Ты входишь в жизнь дорогами иными,
Но об одном прошу, — себе найди друзей
С прямыми душами, с сердцами молодыми,
Природу любящих, и город, и людей.
Ведь тот лишь человек, кто любит человека…
Прости мне афоризм, известный всем от века!
11
Учителям привет от их ученика!
Я с благодарностью о многих вспоминаю.
Хотя гулял иной под кличкой чудака,
Но передоновых[149] меж ними я не знаю.
В один прекрасный день под перелив звонка
Класс снова поглотил живую нашу стаю,
И кто-то в этот миг вдруг крикнул: «Господа!
Словесник новый к нам!» — «В пенсне?»
                         — «И лысый?» — Да,
12
В пенсне и лысоват, наш Дмитрий Николаич,
Словесник молодой, спокойно в класс вошел.
«Курган» Толстого[150] он, к уроку приступая,—
Чтец изумительный, — уверенно прочел,
Чем и понравился он даже шалопаю,
Чем уваженье всех мальчишек приобрел.
Когда я взрослым стал, мы с ним дружили славно…
Его уж нет в живых — скончался он недавно.
13
Тогда ж я юным был, словесник — молодым,
И даже лысинка казалась молодою.
Бывало, вкруг него всем классом мы стоим,
А он поет, поет, одно поет, другое —
Былины, думы нам… И тот, кто одержим
В гимназии бывал и скукой и тоскою,
И тот словесника мог слушать без конца:
Приятно посмотреть бывало на юнца!
14
«Рябинин сказывал так про Вольгу когда-то,
Так думы Шут певал, а этак Вересай…»
И это в те года реакции проклятой,
Когда у нас кругом был непочатый край
Жандармов всяческих. Реакции вожатый,
Причастен к этому сам царь был Николай.
Коль украинского всего вы не чурались,
Вы подрывателем основ уже считались.
15
Слова «Роняет лес багряный свой убор»
Ты в сердце заронил, мой Дмитрий незабвенный,
Как радость бытия… Артист, а не актер,
Ты красок не жалел, и тишиной мгновенной
Лентяев отвечал тебе бездумный хор,
Едва ты начинал — оратор вдохновенный —
О Тэне[151] лекцию, помимо всех программ,
О тропах говорил и о фигурах нам.
16
И латиниста я любил, хотя не скрою,
Что двоек за латынь немало нахватал…
Эней[152], покинувший разрушенную Трою,
Венера в облачке (глазами провожал
Богиню добрый сын) и многое другое,
Что на уроках я когда-то узнавал,
Всё это в памяти и ныне в полной силе, —
Ведь ясный небосклон открыл и мне Вергилий[153].
17
А вот историк наш — охотник на жуков
И разных бабочек — искусней Цицерона
Рассказывать всегда и всюду был готов,
Забыв историю, о ловле махаона[154].
Он всё же кое-чем снабдил учеников,
На чем в те времена лежал запрет закона:
О революции историк говорил.
Как жаль, что не всегда внимателен я был!
18
Педанты черствые и чудаки, таили
Какое-то в себе вы все-таки тепло.
Тому, что чужды мне порок и скверна были,
Что лодырем не стал и что мое чело
Морщины дряхлости и до сих пор не взрыли,
Тебе обязан я… Хоть много лет прошло,
Как Пушкин свой лицей, тебя не забывая,
Благодарю тебя, гимназия родная!
19
И Корсунь предо мной: вдали синеет Рось,
И в дымке розовой сады зарозовели.
Здесь летом побывать мне как-то довелось
И довелось любить — уже на самом деле.
Дыханье скошенной травы вокруг лилось,
В истоме радостной вокруг деревья млели,
И сердце плакало, как видно, неспроста, —
Здесь открывалась мне последняя черта.
20
Как поцелуями ты душу выпивала,
Мучение мое, безумица моя!
Как пух летел с дерев! Как сладостно дышала
Взволнованной твоей косынки кисея!
Какие, полные значенья, ты шептала
Прекрасные слова, хотя не мог бы я
Их в словарях найти, все словари листая!
О, как любил тебя я, грешная! святая!
21
Четырнадцатый шел. Была война. И вот
Опять мы встретились. Сестрою краснокрестной
Она приехала. Мне шел двадцатый год.
Не девочкой уже, а женщиной прелестной
Была любовь моя. Я думал, дух займет,
Едва мы встретимся… С чужой и неизвестной —

Еще от автора Максим Фаддеевич Рыльский
Олександр Довженко

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Полное собрание стихотворений

В. Ф. Раевский (1795–1872) — один из видных зачинателей декабристской поэзии, стихи которого проникнуты духом непримиримой вражды к самодержавному деспотизму и крепостническому рабству. В стихах Раевского отчетливо отразились основные этапы его жизненного пути: участие в Отечественной войне 1812 г., разработка и пропаганда декабристских взглядов, тюремное заключение, ссылка. Лучшие стихотворения поэта интересны своим суровым гражданским лиризмом, своеобразной энергией и силой выражения, о чем в 1822 г.


Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)


Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.