Стихотворения и поэмы - [127]

Шрифт
Интервал

Я с этой Лидочкой двух слов не произнес,
И, равнодушные, расстались мы без слез.
22
Лишь много лет спустя, в гостинице, во Львове,
Уже стареющий, я понял как-то вдруг,
Какую борозду на благодатной нови —
В моей душе — провел любви горячий плуг,
И под событий шум, когда родных по крови
Сбирали братьев мы в семьи единой круг,
Я вспомнил молодость и Лиду — адресата [155],
Утраченного мной навеки, без возврата.
23
Иное умерло, иное родилось,
И Корсунь стонет наш, и зарев полыханье, —
Как змеи скользкие, они ползут на Рось[156],
И вновь и вновь войны и гул и грохотанье.
Так как же — милое — всё это сбереглось,
Так как же горькое мое очарованье
Я вопреки всему в своей душе сберег,
Как запах сохранил давно сухой цветок?

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1
Раз зимним вечером (такими вечерами
Любил приехать я в родительский свой дом)
Денис нас посетил. «Исакович, что с вами,—
Вы в валенке одном и в сапоге одном?»
— «Болит!» — «Шутить нельзя с подобными вещами!»
— «Пустое! Опухоль на пальце, вон на том,—
Вот, значит, валенок я и надел». С азартом
Колоду взял Денис и весь отдался картам.
2
Кто в фильку не играл, я с видом знатока
Для тех поведаю о фильке и о бочке[157].
Собравшись засветло, четыре игрока
За картами сидят в уютном уголочке,
И ночка зимняя куда как коротка!
Два против двух сидят, и не в одну лишь точку —
В глаза товарищей поглядывают, знай,
И часто слышится: «А ну-ка, не моргай!»[158]
3
Жил в Сквире врач. Его фамилия Рушилов.
В дни юности своей горячий гражданин,
Достигнув зрелых лет, меж местных старожилов
Рушилов поостыл и не желал вершин,
И только иногда для «украинофилов»
Гараська[159] игрывал, украсив не один
Любительский спектакль. Я заявить посмею:
Тем больше был успех, чем доктор был пьянее.
4
У вас болезнь найти Рушилов мог — добряк! —
Но, разумеется, за гонорар солидный,
Коль не хотелось вам солдатом быть никак.
А был он человек в уезде нашем видный,
И в преферанс и в винт он был играть мастак,—
И все-таки игрой увлекся незавидной.
Врача ей обучил сквирянин-демократ,
И врач в любой момент играть был в фильку рад.
5
Весьма почтенные мужья у нас бывали,
Которые от жен бежали, кто как мог,
Дворами задними, и демоны их гнали
Не за «горилкою зашкурной»[160], не в шинок, —
В сарай заброшенный, кирпич где обжигали
В былые времена. Подпольный их кружок
Там под шумок играл. Бывало, полнедели
За картами они и день и ночь сидели.
6
И в нашем домике зимой по вечерам,
Таким волнующим своею тишиною,
Сходились игроки; они спешили к нам
Для яростных боев морозною тропою,
И начиналось: «Крой! Давай! Да это — срам:
С козырной картою выскакивать одною!»
Иль торжествующий взрывался хохоток:
«Вновь трынка!» — «Бочка вновь!» — «Запишем
                                                                                       вам рожок!»[161]
7
Хотя различные владели мной пороки,
Но заявить могу я искренне вполне,
Что карточный азарт, для многих столь жестокий,
Был совершенно чужд и непонятен мне.
Зато — как я любил в окно на мир далекий
Глядеть, туда, где снег сверкает в полусне,
Где лунный синий блеск расплескан по равнинам,
Где нет числа следам таинственным звериным.
8
Когда же разговор у братьев заходил
С Денисом, с Куркою (Остапенком Игнатом)
О празднике весны, который легкокрыл,
О месте нереста[162], особенно богатом,
И кто-нибудь о том беседу заводил,
Какой наживкою линям тяжеловатым
Получше угодить, чтоб шли на ваш крючок, —
На пруд не улетать в мечтаньях я не мог.
9
Сейчас же он лежал под ледяной корою,
Но жизнь дремотная таилась всё же в нем.
Зимою окуней ловили мы порою:
Бывало, луночку в броне пруда пробьем
И ловим на блесну. Умелою рукою
Денис их отливал из цинка. Все кругом
Спиральную блесну[163] Дениса одобряли.
Он в этом деле знал соперников едва ли.
10
Упругая леса, с крючочками блесна —
Подобье некое какой-то рыбки малой, —
Пусть эту снасть твою встречает глубина.
Сам знаешь хорошо, коль ты рыбак бывалый,
Как действовать блесной, а если, старина,
Не знаешь — не берись! Но счастья нет, пожалуй,
Великолепнее — почувствовать рывок:
То щука дернула иль славный окунек.
11
А синие снега блестят на вольной воле,
Сияют небеса, и свет их всё синей,
И — видишь — катится лиса в морозном поле:
Мышкует[164], хитрая; и там, где след саней,
Добычу увидав, терпеть не в силах доле,
Вдруг ястреб падает над жертвою своей.
А куропатки вдруг завидели Игната,
И стайка унеслась, смятением объята.
12
И тишина… Лишь мысль: клюет иль не клюет?
Рука настороже, рука — само вниманье.
А только месяц март тихонько подойдет —
В природе некая тревога, ожиданье.
Рыбак шпаклюет челн, а засинеет лед
И первых вешних вод начнется проступанье —
Упорный рыболов спешит с ружьем на луг
И в вербах прячется, подстерегая щук…[165]
13
Летят, и кажется — их что-то подгоняет,
Спешат пернатые — пролетные, свои
И на проталинах весенних отдыхают,
И даже Родион, сей патриарх семьи,
Охоте преданной, порой не всех их знает.
А дальше вод разлив, и селезней бои
В прозрачном воздухе, и птицы парованье,
И убывающих ночей очарованье.
14
Тревожных вешних дней все радости познав,
Их позабыть не мог и в зимнем я покое,
И предо мной опять был Унавы рукав,
И в лодках — рыбаки (вот тут один, тут двое),
И дальний клин гусей, и зелень первых трав,

Еще от автора Максим Фаддеевич Рыльский
Олександр Довженко

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Полное собрание стихотворений

В. Ф. Раевский (1795–1872) — один из видных зачинателей декабристской поэзии, стихи которого проникнуты духом непримиримой вражды к самодержавному деспотизму и крепостническому рабству. В стихах Раевского отчетливо отразились основные этапы его жизненного пути: участие в Отечественной войне 1812 г., разработка и пропаганда декабристских взглядов, тюремное заключение, ссылка. Лучшие стихотворения поэта интересны своим суровым гражданским лиризмом, своеобразной энергией и силой выражения, о чем в 1822 г.


Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)


Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.