Стихотворения и поэмы - [112]

Шрифт
Интервал

А дурни-хлопы — этот сброд завзятый! —
Тот день считали праздником большим.
Смешно сказать! Да, нелегко жить с ним,
С таким народом! Словно с дикарями!
Коварный дождик брызжет над полями —
Им всё равно! Им — праздник! Сто чертей!
«Накажет бог!» — Ну, с помощью плетей
Он всех их выгнал в поле в тот денечек.
(Замечу я… так… только между строчек,
Что сам Вольтер, по правде вам сказать,
Умело мог хозяйством управлять,
И прибыли считал он досконально.)
И все-таки тоска брала буквально,
Что мозг мужицкий сумраком одет.
А впрочем, не на благо было б — нет! —
Когда б они, тупые поселяне,
В церковном не барахтались тумане, —
В бунтарскую они бы впали тьму.
(Приходский ксендз — хвала его уму! —
Всё понимал: ведь сам творец «Кандида»
По воскресеньям ездил — пусть для вида —
На мессу, как последний из дворян,
Пример давая добрый для крестьян.)
А в общем — ну народец! Боже правый!
Что за приметы, песни! Что за нравы!
Какая бездна дикости глухой!
Почтительности даже нет простой
Пред институтом собственности, право!
А в горечь дум к тому же влил отраву
Мальчишка — он на панском поле пас
Рябую телку… «Разве я припас
Такое пастбище для мужичонки?»
И не успел опомниться мальчонка,
Как уж нагайка в воздухе свистит…
Пусть в памяти он дольше сохранит,
Как скот свой загонять в чужое поле!
«Что? Я губу рассек тебе? не боле?..
Пускай отец увидит твой иль дед
Моей учебы незаживший след.
Пусть розгами еще проучит внука
Иль сына. Да! Наука — так наука!
Учить их по-иному? Никогда!
Ни совести не знают, ни стыда!..»
Спит вольтерьянец. Образ мальчугана,
На чьей губе еще сочится рана,
Не встанет ночью. Глупость! Легкий шрам!
А ты, ты всех изысканней меж дам,
Медынская! Взгляни: в воде зеркальной,
Блистая белизною идеальной,
Нагая грудь твоя отражена
И плечи — их Тибурций, вполпьяна,
Лилейными назвал. А брови эти!..
Но скрыты в обольстительном портрете
Черты жестокосердия и зла:
Когда у туалетного стола
На горничных ты гневаться изволишь,
Ты шпильками их прямо в груди колешь —
За Клеопатрой царственной вослед.
Да! Спишь и ты, в тебе тревоги нет,
Под одеялом легким опочила.
Твой муж — к нему богатство привалило —
О юных позабыл своих годах,
Твои желанья ловит он в глазах,
Заботится, глядит, как на картину…
Хотя, в театре увидав Марину —
Мужичку и «актерку»: «Фу! Нашел!»,
Он побледнел немного… Злой укол
Почувствовала Стася… Но и только!
Мир не нарушен в доме был нисколько,
И даже спора не произошло
О том, чтоб к Замитальскому в село
Поехать погостить по приглашенью.
Спит и Марьян. Не спать? Смущаться тенью
Былого? Проиграл? Кого? Пустяк!
Ведь за коня готов был он и так
Отдать ее. Мужичку — вон из списка!
Ну а теперь, теперь она «артистка»!
Сыта, в довольстве, в славе, черт возьми!
Притом — ведь всё известно меж людьми —
Сам граф Ловягин, кавалер столичный
И к женской красоте не безразличный
(Он ей вниманья много уделял
И не одну красотку описал
В брошюрке «К малороссам из столицы»,
Где лошади, собаки, молодицы
В букет прелестный объединены),—
Так этот граф — конечно, рождены
Его мечты стремленьем эстетичным —
Не поскупится «кушиком приличным»
(Его слова) на то, чтобы скорей
Купить Венеру эту… У дверей
Была Марина, слышала, незрима,
Как Замитальский в ухо «пилигрима
Земных красот» и «эллина» такой
«Куш» прошептал, что тот, став сам не свой,
Лишь рот раскрыл. Однако тут уменье
И время роль играют. Украшенье
Всей труппы не отдать же за пятак!
Слуга покорный! Нет! Он не простак!
А ведь дела такого стали сорта,
Что нужен «куш». С деревни ни черта
Не вытянешь, а труппа… в свой черед
С ней разоришься… Месяц — и банкрот…
Затем-то Замитальский, кинув сети,
Их затянул на страннике-эстете,
Во сне червонцы ловит вновь и вновь…
Ночь сумрачна. Как бы густая кровь
Застыла, обагрив земные раны…
…Вскочила Стася: «Что за отсвет странный?
Огонь! Огонь!» Иль это всё во сне?
Нет — огненные змеи по стене
Ползут и ноги жалят тонким жалом!..
А за окошком, в очертанье алом,
Мелькают люди, косы, вилы… А!..
«Вы пляшете? Терпели мы года!
Пляшите же! Ведь наши вам когда-то
Плясали обнаженные дивчата!
Теперь, паны, пришел, как видно, час —
Вы в пламени попляшете для нас!
Бежать? Куда? Иль хочешь, чтоб поддела
Я вилами твое нагое тело,
Медынская?»
                — «А, вот и ты, Марьян!
Эх, на словах когда-то был ты рьян!
Про братство, про любовь болтал, про волю!
Последняя любовница на долю
Тебе, дружок, оставила пожар —
Цветок румяный, новобрачным дар».
— «А! Вы свершали договор торговый,
Пан Замитальский, торговать готовый
Всем светом, лишь бы отыскался спрос!»
С Ловягиным из рдяной мглы вознес
Хозяин руки белые. «Что? Ярко
Горят огни? И души жег нам жарко
Твоих утех, твоей забавы яд!
Стоишь в окне? Твой жалкий молит взгляд:
„Ведь я вам друг! Я человек душевный!“»
Но вот топор сверкнул зарею гневной
Из темноты…
                         «Руби!»
                                  — «Да нет, постой!»
— «Пусть греются!»
                                — «Паныч наш дорогой!
Мое дитя испортил ты, Оксану,
Припомни-ка!»
                   — «Пусть доблестному пану
Припомнится тот радостный денек,
Когда под звуки песни на пенек
Он, пьяный, сел и криком наслаждался,
А крик тот из конюшни раздавался.
Стегать велел… разок… еще разок,

Еще от автора Максим Фаддеевич Рыльский
Олександр Довженко

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Полное собрание стихотворений

В. Ф. Раевский (1795–1872) — один из видных зачинателей декабристской поэзии, стихи которого проникнуты духом непримиримой вражды к самодержавному деспотизму и крепостническому рабству. В стихах Раевского отчетливо отразились основные этапы его жизненного пути: участие в Отечественной войне 1812 г., разработка и пропаганда декабристских взглядов, тюремное заключение, ссылка. Лучшие стихотворения поэта интересны своим суровым гражданским лиризмом, своеобразной энергией и силой выражения, о чем в 1822 г.


Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)


Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.