Стихотворения и поэмы - [109]

Шрифт
Интервал

Там целый погреб ценных вин лежит,
Окорока — на удивленье свету,
И золото! Ох… золота и нету!
Так! Разве малость… кучка векселей
Неверных. А! Проклятье! Сто чертей!
Когда-то у него гремели звонко
Червонцев жарких полные бочонки,
Поставленные рядышком в санях!
А тронувшись в поход, он на торгах
Купцам швырял червонцы — не иначе, —
Ни разу в жизни не забравши сдачу,
Что подобает только торгашам.
Фи! Сдачу брать!
                          Теперь зачем-то сам
Он в Киев тащится, себе на диво,
В соседстве с обезьяною плешивой
(Так звал он Аполлонова слугу —
Тибурция), что, выгнувшись в дугу,
Храпит иль треплет языком досужим!
И — вообще: зачем? Кому он нужен —
Весь этот мир? И небо? И поля?
Вся эта снегом скрытая земля?
Вороны эти на столбах дорожных?
И все повозки всех панов вельможных,
Что по дороге тянутся гуськом?
Бывало раньше: с радостным лицом
Знакомых Замитальский обгоняет,
С одними шутит, прочим — лишь кивает,
Поглядывая гордо на чужих;
А сколько панн, бывало, молодых
Съезжалось в Киев с мыслью о супруге,
Оружием имея стан упругий
Да очи-стрелы!.. Только глянет он —
И снег лица румянцем обагрен,
И глазки вниз потуплены… Эх! Где ты,
Пора, когда, по-старому одетый,
Он в шумных залах полонез водил!
У первых женихов он уводил
Партнерш на танец — так, для смеха, сдуру…
Липинскому[130] его фиоритуру
Не постеснялся… Снова сердце ныть
Как будто начинает (ненароком
Толкнул Тибурция, а тот под боком
Храпел вовсю)… Эге! Да он прилип —
Не отдерешь! Прирос ведь, как полип!
Поэт, подумаешь!
                               Но в ту минуту,
Долину миновавши, сани круто
Рванулись в гору. И навстречу им
Вдали блеснул узором золотым
Высокий, стройный и лучистый Киев.
Про Гедиминов тут и про Батыев
Невнятно вдруг забормотал поэт,
Очухавшись. А Замитальский: «Нет!
Довольно киснуть! Ну-ка, хлопче,
                                                           z bicza!»[131]
И вот вспорхнула с быстротою птичьей
Надежда, по-былому молода:
«Как! Покориться? Сдаться? Мне? Ну, да!
Не из таких!»
Валит валом, бушует
Приезжий люд. В блестящих, пышных сбруях
Вдоль улиц кони быстрые летят,
У лавочек приказчики кричат.
Блестя гербами, катятся кареты
(Теперь, читатель мой, уже нигде ты
Сооружений не найдешь таких),
Они невест привозят молодых
Под взглядами мамаш благочестивых,
И шарабаны панычей гулливых,
И брички Бросмана[132] гремят кругом
Весь день, без устали… А вечерком
Поет какая-нибудь Каталани.
А патриоты тихо про повстанье
Речь тайную по уголкам ведут.
Днем снова — покупают, продают,
Плутуют, женихаются, условья
Подписывают. Вечерами вновь их
В театре мы встречаем, где «Бандит
Венецианский» воет и гремит,
«Свет» отражая, никогда не бывший.
А те спешат по улочке утихшей
Туда, где можно и водчонку пить,
Да и любовь недорого купить
(Тайком — второе, первое — открыто),
Тех поит ресторатор знаменитый
Венгерским крепким и клико со льдом…
Вот и Марьян с «Кирилом-казаком»,—
Хотя, бедняги, денег не швыряют,
Зато везде, конечно, поспевают,
И каждый (то-то рыцарская кровь!)
Ввязаться в умный разговор готов.
Лишь только бы компания нашлася…
Еще носить не кончив траур, Стася,
Однако, тоже с теткой прибыла
На ярмарку. Серьезные дела
У ней здесь были. Правда, танцевать ей,
Пожалуй, рановато, — но крылатый
За нею мчался кавалеров рой
С изящной лестью, с шуткой записной
Повсюду. И однажды, в миг счастливый,
Гуляя как-то с тетушкой болтливой,
Весенним ясным днем ослеплена,
С Марьяном повстречалася она.
Марьян ей молча, низко поклонился.
Но разговор немой в глазах родился
Меж ними. Правда стала им ясна:
Он вновь любил. Любила и она,—
Ведь горяче́й еще любовь пылает,
Когда размолвка милых разлучает,
А ревность только дразнит, как вино
Наш аппетит (твердят о том давно
Писатели, всё доказав умело).
«Пить — дело панства, есть — холопье дело!» —
Вскричал Марьян, подняв бокал вина. —
А правда — в кубке, значит, пей до дна!
И «балагулы» — по бутылке братья —
Пьют (кто — в кредит, а кое-кто и платит).
«Еще вина!» — кричат наперебой.
Но вечереет. Двинулись гурьбой
И очутились все в концертном зале.
И вот он сел, волшебник, у рояля[133]
И, волосы откинувши рукой,
По клавишам ударил — и волной
Вихрь пролетает по клавиатуре.
Еще не буря — вздох далекой бури,
Но замерли сердца!.. Уже болят
От радости и страсти… Вот — гремят
Вдали грома́ и громоздятся тучи!..
Как нестерпимо знойно!.. Вновь могучий
Бьет клавиши властительной рукой.
…И налетает звуков дивный рой,
И ширится… И по стене высокой
Бегут миры… О чародей жестокий,
Мучь сердце, мучь! И проклят будь покой!..
И всё погасло.
                        Кто ж, такой смешной,
Здесь кланялся и кланяется снова?
Кому?.. Еще средь скопища людского
В хлопках холеных бархатистых рук
Не догорел последний, черный звук,
А уж кругом стрекочут: «Знаменито!
Чудесно! Сколько силы!» И разбито
Очарованье.
                     Вновь он сел. Журчит
Лесной поток. Далекий лес шумит.
Бежит по листьям ветер легкой трелью.
В ручье на солнце плещутся форели.
К воде склонилась девочка, пред ней
Сверкает чистым зеркалом ручей,
Чтоб юный образ мог в нем отразиться…
Неужто эти томные девицы
И барыни, что здесь сидят вокруг
И дружным хлопаньем лилейных рук
Встречают иностранца-чародея,
За пустяковую вину умеют

Еще от автора Максим Фаддеевич Рыльский
Олександр Довженко

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Полное собрание стихотворений

В. Ф. Раевский (1795–1872) — один из видных зачинателей декабристской поэзии, стихи которого проникнуты духом непримиримой вражды к самодержавному деспотизму и крепостническому рабству. В стихах Раевского отчетливо отразились основные этапы его жизненного пути: участие в Отечественной войне 1812 г., разработка и пропаганда декабристских взглядов, тюремное заключение, ссылка. Лучшие стихотворения поэта интересны своим суровым гражданским лиризмом, своеобразной энергией и силой выражения, о чем в 1822 г.


Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)


Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.