Стихотворения и поэмы - [88]

Шрифт
Интервал

свобода
               не покупается
                                           и не продается!
Их не подкупишь! —
                                      на людей показал он. —
Золотом вашим овладеют и сами,
землей и заводами,
                                    всей едой и металлом.
Эти люди уже не будут рабами!
Ты для новой воины фашиста припрятал,
чтобы перед тобой снова люди согнулись?!
Ведите его на суд народный, ребята!..»
— «Смерть фашизму!» —
                                                 загремело вдоль улиц.
Мы идем по улице…
                            С перезвоном
котелков об оружие,
                                        с нарастающим шумом
идут и идут непрерывной колонной
советские люди в светло-зеленых костюмах.
Тетрадь двадцатая ГОД СПУСТЯ
Мы в гости к Сереже идем, ведет нас Нехода.
«Это ты?»
              — «Это ты разве?» — разговариваем глазами.
Тысяча девятьсот сорок пятый. Окончание года.
«Вот как съехались!»
                                          — «Вот как!» —
                                                                     удивляемся сами.
Мы с Тамарой идем, Люба с Семой — за нами.
Он карточку показал мне:
                                                «Похожа?» —
и снова спрятал в кармашек под орденами.
«А Тамара?» — кивнул я…
«Вот Кремль! — остановился Сережа. —
Вот звезды! Смотри сюда, Сема.
Кремлевские звезды! Не верится даже.
Давайте посмотрим…»
                                            — «Мы вернемся из дома —
вот он, Сережин переулок Лебяжий».
— «Хорошо».
                           — «Мы вернемся», —
                                                                 а сами ни с места.
Ворота Кремля освещены, стоят часовые.
Елочки маленькие вдоль высокого въезда.
Из-за зубчатой стены светят звезды живые.
«Родина, — думаю я, —
                                        мы пришли к тебе, твои знаменосцы,
под Москвой закаленные,
                                            воспитанные у Сталинграда.
Мы, выполняя приказы твои,
                                                      научились бороться.
Да, это мы, солдаты стального отряда.
Если надо, зови нас —
                                        в любую дорогу готовы.
Если кто-то мир опять подожжет,
                                                         если это случится,
позови нас, отчизна,
                                    мы станем по первому слову!
Сема наш остается у нашей границы».
«Родина! — думаю я, сердцем дрогнув.—
Мы пришли на свиданье к тебе, дорогая отчизна.
Слышишь нас:
                             все тебе посвящаем дороги.
Наша клятва в любви к тебе —
                                                              возвращение к жизни!..»
«Какое сегодня? — Тамара спросила.—
                                                                           Какое?»
— «Двадцать девятое, Тома. А что?»
                                                                     И Люба про то же.
«Да что вы взялись, число не дает вам покоя…»
— «В самом деле, какое?» — смеется Сережа.
«Постой, ты не знаешь, — улыбается Сема, —
двадцать девятое октября — что за дата?»
— «Не знаю, не знаю… А впрочем, знакомо…»
— «День…»
                   — «Я вспомнил, понимаю, ребята!
Двадцать семь, — говорю я, — не мало!
Жалко, молодость уходит, ребята.
О годы, начинайтесь сначала,
возвращайтесь, возвращайтесь обратно!..»
— «Постой. — Нехода встает предо мною. —
Наша юность послужила отчизне!
Подумай, мы сделали самое основное,
мы совершили самое главное в жизни!
Мы вынесли тяжесть утрат и ранений,
тяжелой дорога была и кровавой,
но мир,
             светлый мир наш,
                                           судьбу поколений
от войны отстояли мы
                                           битвою правой».
— Да, друзья дорогие, смотрите,
нас будут помнить сердца поколений.
Наша свобода — величайшее из открытий!
Дорога к миру — лучшее из направлений!
«Ну, давай поцелую, на мир и дорогу!» —
Сережа улыбнулся искристо.
«А всё же двадцать семь — это много, —
говорю я. —
                    И откуда взялись-то?!»
— «Я предлагаю, — руку вымахнул Сема, —
уж раз эти годы не заметила юность,
поскольку нам некогда было,
                                                     нас не было дома,
предлагаю,
                          чтобы годы вернулись!
Эти годы не в счет, это Гитлер украл их,
четыре года —
                              в огненной круговерти.
Мы отстояли на юность вечное право,
продолжение лет —
                                    с мая сорок пятого мерьте!..»
— «Правильно, Сема!»
                                          Мы начинаем смеяться.
«Сколько Сереже с Неходой?»
                                                   — «Идет двадцать пятый».
— «А Семе?»
                          — «Семе как раз девятнадцать!»
— «Сколько Васе было бы?»
                                              — «Двадцать первый, считайте».
— «Тамаре — двадцать два минус четыре».
— «А Любе?»
— «И Любе тогда восемнадцать…»
— «Юность наша продолжается в мире!»
Эти годы нам в труде пригодятся!
Да здравствует наша мирная юность,
счастье и молодость в семье миллионной!
Мир и свобода к нашим людям вернулись!

Рекомендуем почитать
Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.


Стихотворения и поэмы

Основоположник критического реализма в грузинской литературе Илья Чавчавадзе (1837–1907) был выдающимся представителем национально-освободительной борьбы своего народа.Его литературное наследие содержит классические образцы поэзии и прозы, драматургии и критики, филологических разысканий и публицистики.Большой мастер стиха, впитавшего в себя красочность и гибкость народно-поэтических форм, Илья Чавчавадзе был непримиримым врагом самодержавия и крепостнического строя, певцом социальной свободы.Настоящее издание охватывает наиболее значительную часть поэтического наследия Ильи Чавчавадзе.Переводы его произведений принадлежат Н. Заболоцкому, В. Державину, А. Тарковскому, Вс. Рождественскому, С. Шервинскому, В. Шефнеру и другим известным русским поэтам-переводчикам.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)