Стихотворения и поэмы - [54]

время обдумало —

ветром с ладони

лишнее сдунуло.

Сдунуло лишнее,

легкое, слабое.

Время оставило

самое-самое.

И поговорка

теперь уже выучена:

счастья не знать бы,

несчастие выручило…

Да, помогли вы,

несчастья хорошие:

виски заметелило

серой порошею.

Время обдумало,

сдуло всё лишнее…

Время,

              верни ты мне

бремя давнишнее —

лишнее, легкое,

сорное, ссорное,

всё неоткрытое,

всё неповторное.

Нет, не хочу,

чтоб несчастье лечило,

счастья того,

что несчастье вручило,

нет, не хочу я.

На бешеной скорости,

время,

верни мне все беды и горести!

Слышишь, скорей

окуни меня в роздыми,

сбей с якорей

эти пристани-простыни!

Слышишь,—

                         туда,

где в далеком году

я под огонь

добровольно иду.

<1966>

120. «А жизнь сверх меры…»

А жизнь сверх меры —

празднество и мука.

Тогда толкнула пуля горячо,

я над землею выгнулся упруго,

не слыша ничего.

А что еще?

А то,

                что с той минуты

                                                в сорок первом

живу, живу, случайностью храним.

Веду перерасчет всем старым мерам,

и верам,

и невериям своим.

Живу, живу, а кажется, что брежу.

Иду, иду, а кажется — стою

и всё неубедительней,

всё реже

снюсь сам себе у смерти на краю.

Я знаю —

                 удивляетесь чему-то:

так странно я вздыхаю и смеюсь,

а у меня в глазах всё та минута, —

я ничего на свете не боюсь.

Смеюсь над мельтешением наивным,

вздыхаю о товарищах своих, —

они звучат во мне неслышным гимном,

смотрю на вас,

а думаю о них.

Ничем я не увенчан, не украшен —

винтовка на брезентовом ремне.

Не знаю, как оно —

                                бессмертье ваше, —

мне моего

достаточно вполне.

Как под огнем прицельным,

                                               перекрестным,

стой, обелиск.

Не отвожу лица.

Он вам, живым, остался Неизвестным,

а я-то видел этого бойца.

Живу сверх меры

                               празднично и трудно

и славлю жизнь на вечные года.

И надо бы мне уходить оттуда,

а я иду, иду, иду туда,

туда, где смерть померилась со мною,

где,

как тогда,

прислушаюсь к огню,

последний раз

                          спружиню над землею

и всех своих, безвестных, догоню.

1968

121. РАНЫ

Да, раны зарастают.

                                   Но растут.

И не болят.

                    Пока их не увидишь

или пока забвеньем не обидишь, —

тогда опять с тобою,

тут как тут.

Когда детей в большой семье растят,

им шьют с запасом,

                                   чтобы впрок носилось.

И нам —

шинели длинные, до пят,

и шрамы тоже

                       выдали навырост.

Чтоб мы не заблудились в ней,

                                                      война

на нас зарубки ставила, ты помнишь.

А чтоб не заблуждались,

                                        жизнь сама

свои заметы ставила потом уж.

Вы так и не отпустите меня.

Вы держите меня,

как на приколе,

ранения давнишнего огня,

ранения послевоенной боли.

1969

122. ОГНИ

В глазах твоих тихих — улыбка.

Прошу тебя снова: взгляни.

Нетерпеливо

                          и зыбко

в зрачках пробегают огни.

Трепещут огни негасимо,

ловлю их живой пересверк.

Еще улыбаюсь насильно,

а сам уже сник

                            и померк.

Смеешься? И смейся.

                                    Ты рада?

И радуйся.

                 Счастлива ты?

Я всё понимаю.

                            Не надо

стесняться своей правоты.

Я руку твою отпускаю,

себя самого торопя.

Сейчас вот, сейчас, отвыкаю…

Огни украшают тебя!

Огни и меня закружили,

читаю в них участь свою.

Огни не мои,

                        а чужие.

Свои я огни узнаю!

Свои бы почувствовал тут же,

нет в памяти схожих огней.

Не то чтобы лучше

                                   иль хуже,

взволнованней

                                иль холодней.

Нет,

          просто мои — не такие.

Не так

           они вспыхнуть должны.

В глазах твоих —

                              это другие,

не мною они зажжены…

И так уж сгорело немало,

нет места живого во мне.

Еще бы чего не хватало —

в чужом

                  задохнуться огне.

Пусть жжет меня зависть слепая,

гнетут меня ночи и дни.

Шепчу я себе, отступая:

«Прощайте,

                      чужие огни!»

1969

123. ВОЗРАСТ

Стал лучше видеть

                                     далеко,

стал хуже видеть то,

                                   что близко,

А это очень нелегко,

и в этом слишком много риска.

Теперь несет, несет меня

из этих мест

                      в края иные,

и все подробности земные

туманнее день ото дня.

Загадываю наперед,

заглядываю в даль такую,

что даже оторопь берет.

А с тем, что есть,

уже тоскую.

Всё лучше вижу,

                           что вдали.

Всё хуже вижу то,

                              что рядом.

Как будто бы мне привели

всё дальнее

с доставкой на дом.

Боюсь, что мимо вновь пройду,

так уже было,

                         вспоминаю,

и не замечу на ходу,

не отзовусь

и не признаю.

Ведь было же не так давно —

прошел, не замечая, мимо.

А так теперь необходимо,

но повториться не дано.

Очки? А что они дают?

Очки, они не помогают,

не видят,

а предполагают,

не знают,

а преподают.

Всё хуже вижу,

                       что вблизи,

Всё лучше вижу вдаль —

всё дальше.

А так недалеко до фальши,

и я прошу тебя:

спаси!

1969

ВЗДОХ ОБЛЕГЧЕНИЯ

124. ТЫ СЛЫШИШЬ?

Уже отболела во мне эта женщина