Стихотворения и поэмы - [47]

Шрифт
Интервал

Я всё хожу и вспоминаю,
как в Пекине
                       что-то очень не спалось.
Вот и ты теперь уснула под Москвою.
Спи, родная,
спи с ладонью под щекой.
Я взволнован
красотой
и добротою.
Ты прости мне этот сложный неспокой.
Снова Волгу звезды крупно оросили,
здесь, у хутора Глухого, спать пора.
Снюсь я дочери своей Анастасии.
Тише, тише —
                          не будите до утра.
Спите, люди, сном предутренним одеты,
отдыхайте
для работы,
для игры,
привязав на нитке дальние ракеты,
словно детские зеленые шары.
Чтобы дети и колосья вырастали,
чтоб проснуться
                            в свете дня,
                                                    а не во мгле,—
спите, люди,
отдохните.
Вы устали.
Не мешайте жить друг другу на земле.
1962

НЕОБХОДИМОСТЬ

99. НЕОБХОДИМОСТЬ

Необходимость —
                               это не причуда,
не выдумка,
                         пришедшая хитро,
не циркуляр, ниспосланный оттуда, —
о, как легко бы бегало перо!
Но что же ты тогда, скажи на милость?
Не хочешь отступиться от меня.
Как неизбежность
                               и неотвратимость —
необходимость
завтрашнего дня.
Опять с тобой,
                         как прежде,
                                             одиноко.
Теперь не просто радуют слова.
Необходимость возраста и срока,
ты требуешь,
зовешь,
и ты права.
Бледнеет и уходит всё, что лживо.
И наступает, близится в конце
необходимость
                           жесткого разрыва
с растерянной улыбкой на лице.
Придите,
                   ликованья и раненья,
сны мира
и смертельные бои.
Придите под высокое равненье —
вы, все необходимости мои.
Необходимость шепота и крика,
необходимость странствий и дорог.
Попробуй их теперь останови-ка,
я никогда остановить не мог.
В круженье заколдованного круга,
ты как глоток податливой воды —
необходимость недруга и друга,
необходимость счастья и беды.
Необходимость видеть тебя снова,
необходимость знать, что ты в пути.
Насущная необходимость
                                                 слово
тебе,
не для тебя,
                       произнести.
Необходимость жить сквозь кривотолки
с усмешкой на обугленных губах.
Весенняя необходимость Волги,—
я ее солнцем яростным пропах.
Приди,
умру от этой жаркой жажды.
Приди, необходимость, так прошу.
Я в жизни задыхался не однажды.
Вот и теперь
уже едва дышу.
Мне умирать вот так же приходилось.
Придет, как жизнь,
                                  она возьмет свое —
необходимость,
как непобедимость
поэзии —
                    спасение мое.
1968

100. НА ПЕРЕВАЛЕ

На перевале тут не до шуток.
Вы там бывали?
Как жуток
этот промежуток
на перевале!
На самом гребне седой вершины
торчишь нелепо.
И одинаково
                          недостижимы
земля
и небо.
Не знаешь —
смелость тебя вздымает
иль гонит робость.
Взлететь ли
                      или —
                            и так бывает —
пропасть,
как в пропасть.
Не знаешь —
                   смертен ты
                                        или вечен,
лжец или правый,
развенчан ты или увенчан
хулой
иль славой.
То всё умею и всё могу,
то нет — не смею.
То сразу снова у всех в долгу,
то всё имею.
Как обозначить свое звучанье —
слезами, смехом?
Чем отзовется земля —
                                        молчаньем
иль горным эхом?
То хочется вселенной крикнуть:
«Эгей!» —
                 с разбега,
то боязно:
вот оборвутся
завалы снега…
Всё это поднялось помимо
меня,
             со мною.
Должно быть,
                      это вон та равнина
всему виною.
На перевале
                       земля видна
как отдаленность.
На перевале
                        людям нужна
определенность.
«Да?» —
                я спрашивал там, внизу,
тогда,
             вначале.
«Нет?» —
                вопросом на мой вопрос
мне отвечали.
На перевале,
                       на гребне лет,
не пряча взгляда,—
да или нет, да или нет? —
ответить надо…
О испытание на вершине,—
ты просто мука.
Внизу —
                    словами затормошили,
а тут
ни звука.
Там на улыбку любви и боли
глядел —
                   не видел,
отстраняя родные слезы,
навек обидел.
Там в одиночество так бежалось —
не успевали.
От одиночества
сердце сжалось
на перевале.
Как будто молнией вдруг расколот,
то в жар,
                   то в холод.
То так велик!
                      То снова мал.
То стар,
то молод.
1964 или 1965

101. АПРЕЛЬ

To ветер дует, Волгу пороша,
то вновь сияет солнечное чудо,
и ожиданьем полнится душа
чего-то и кого-то
ниоткуда.
В полях определенней и ясней,
весна в районах явственней и проще.
Земля открылась, дышит,
вместе с ней
и Волга поднялась,
проснулись рощи.
Разлив такой, что тонут острова.
Да, Волга подступила
прямо к сердцу.
Сквозь камни пробивается трава,
не удивляйтесь этому соседству.
Завесневел небесный окоем.
Телеантенны
как громоотводы.
И голуби воркуют о своем,
хотя и вышли, кажется, из моды.
Весна. Весна.
Пора по Волге плыть,
пора всему на свете обновляться.
А девушки не знают:
как им быть?
Еще не знают —
плакать иль смеяться.
<1966>

102. В НЕЛЕТНУЮ ПОГОДУ

«Волгоград не принимает», —
слышим с самого утра.
«Волгоград не принимает»,—
возвещают рупора.
Обсудили все приметы
про погоду
и сидим —
десяти держав поэты,
восемнадцать,
как один.
Мы спешим на братский вечер.

Рекомендуем почитать
Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.


Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Стихотворения и поэмы

Основоположник критического реализма в грузинской литературе Илья Чавчавадзе (1837–1907) был выдающимся представителем национально-освободительной борьбы своего народа.Его литературное наследие содержит классические образцы поэзии и прозы, драматургии и критики, филологических разысканий и публицистики.Большой мастер стиха, впитавшего в себя красочность и гибкость народно-поэтических форм, Илья Чавчавадзе был непримиримым врагом самодержавия и крепостнического строя, певцом социальной свободы.Настоящее издание охватывает наиболее значительную часть поэтического наследия Ильи Чавчавадзе.Переводы его произведений принадлежат Н. Заболоцкому, В. Державину, А. Тарковскому, Вс. Рождественскому, С. Шервинскому, В. Шефнеру и другим известным русским поэтам-переводчикам.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)