Стихотворения и поэмы - [40]

Пока к цветам

                        дотянется из зерен

и будет бел,

ты станешь вовсе черен.

А просто так

                       и палки не растут.

Ты посмотри на женскую походку.

А руки так летучи и нежны,

расцветшему,

разбуженному хлопку

особенные нежности нужны!

Нет, хлопок — это,

                                 нет,

                                        не просто солнце,

нет,

не цветок на праздничном столе.

И хлеб

и хлопок

                даром не дается,

а нужно

низко

               кланяться земле.

Над всесоюзным урожаем веским

мы кланяемся землям дорогим,

чтоб счастливо

                            нам жить

                                                в стране Советской

и

никогда

не кланяться другим.

1958

74. ЛЕТО

Пришла, как лето,—

                                  дочь, Анастасия,

вся в мать — солнцеволоса и добра.

Оповестила всех,

оголосила,

что ей в дорогу дальнюю пора.

Всё что-то шепчут трепетные губы,

сердце жжет тепло ее руки.

И глаза загадочны,

                                   как глуби

на переплеске Волги и Оки.

Да,

         сколько тебе стукнуло?

                                                   Семнадцать!

Я вглядываюсь пристально в часы.

А годы будут множиться,

сменяться,

как волны у прибрежной полосы.

И будет так же буйно

                                    в том июле,

потяжелеют ветки от плодов,

и отзовется всё в сердечном гуле

у Настиных семнадцати годов.

В июле кружат голову предгрозья,

и поле дышит зреющей травой,

и по ночам созвездия,

                                         как гроздья,

свисают над туманной головой.

Ты запрокинешь медленные руки,

глазами встретишь близкую звезду,

все мировые радости и муки

придут к тебе

в далеком том году.

Я говорю тебе: не бойся, Настя,

не бойся жить

                       открытей и смелей.

Жить на земле!

                           Да, выше нету счастья,

ты расспроси у матери своей.

Бушует переполненное лето,

мы будем вспоминать еще о нем.

Идем,

           благодарю тебя за это.

Тебе семнадцать грянуло —

идем!

Да, по часам семнадцать отстучало,

нет у тебя ни лет еще,

                                       ни дней.

Еще рассвет,

ты — самое начало.

Ты с каждою минутой — всё родней.

Засмейся лету, дочь Анастасия,

как счастливы единою судьбой

две матери —

                          и Волга, и Россия,

склонившиеся тихо над тобой.

1961

75. «Да, отступают признаки ненастья…»

Да, отступают признаки ненастья,

из-под ладони август огляди.

Спит, улыбаясь, месячная Настя.

Ее двадцатилетье впереди.

Кричу «здорово!» едущим, идущим,

гляжу в лицо селеньям, городам.

Мы в поле,

                   в разговоре о грядущем,

путь урожая

                     вспомним по годам.

Наш урожай не чудится, не снится,

мы это всё посеяли давно.

В разгаре лета клонится пшеница

и солнцем пахнет спелое зерно.

Иду, иду по августу.

За Волгой

опять комбайны встречу поутру,

вдохну жару после разлуки долгой,

между ладоней колос разотру.

Такая в этом августе отрада,

такой в степи волнующий настой,

что мне сейчас

                           опять в дорогу надо,

чтоб сжиться,

слиться с этой высотой.

1961

76. НА СТАДИОНЕ

А ты не бойся —

                         вот они, ворота,

ты бей, не опасайся тесноты.

Ты это сделать должен,

                                         а не кто-то,

вот именно,

не кто-нибудь, а ты!

Спорт — это жизнь.

И в жизни и в футболе

не спихивай ответственность в бою,

готовым будь и к радости и к боли

и помни честь бойцовскую свою.

Я знаю, промах свистом отдается,

потом пойдут молчания круги.

Я это знаю.

Так оно ведется.

А ты к мячу стремительней беги.

Штурмуй опять, ворота беспокоя,

бей с лета, с хода, с поворота вдруг.

Тебе еще откроется такое —

почувствуешь, увидишь

                                        всё вокруг.

Но и тогда,

особенно тогда-то,

когда поймут, восторженно вопя,

не стань красой зеленого квадрата,

на пенсии у самого себя.

Опять иди, участвуй в общем счете,

сумей себя от страха расковать.

У свистунов пусть лопаются щеки,

а ты не бойся

                             снова рисковать.

Я за тобой слежу.

В разгаре лета

гул стадиона тает в вышине.

Не принимай как назиданье это.

Ты мне сейчас напомнил

обо мне.

1961

77. АЛЕКСАНДРУ ПОНОМАРЕВУ

«А ты помнишь?»

— «А помнишь?»

— «Помнишь»?

Вот какой разговор ведем.

Память сразу идет на помощь,

обжигает прямым огнем.

А бывало, не вспоминали,

позади — ничего пока,

что-то будет — еще не знали,

начинали издалека.

Волга виделась прямо рядом,

из завода шли трактора;

дальше степь — не окинешь взглядом.

Ветер пыльный. Полынь. Жара.

«Ну-ка, братцы,

                             мы — сталинградцы!»

Стадион гудел за бугром.

Нас тогда и зажег, признаться,

тех рабочих ладоней гром.

Тех горячих ладоней сила

и вела нас потом в бои,

и тебя по полям носила,

и вливалась в слова мои.

«А ты помнишь?»

— «А помнишь?»

— «Помнишь?»

Ты киваешь мне головой.

Будапештом ходили в полночь.

По Песчаной идем Москвой.

Самолюбием я рискую:

узнают, обернувшись вдруг,

и походку твою морскую,

и летучую легкость рук.

На скамейке среди запаса

тренер плечи нагнул вперед.

Я невольно вперед подался,

любопытство меня берет.

Как ты, тренер, глядишь на поле,

на своих молодых ребят!

Я сочувствую сложной доле,

понимаю мятежный взгляд.

Знаю трудное это чувство,