Стихотворения и поэмы - [33]

Шрифт
Интервал

                                         не застыла
Волга моя на ходу,
глазок,
          чтобы видеть всегда светило,
дыханьем
                     прожгла во льду.
Я по веленью сыновьего долга
иду всё смелей, быстрей,
кличет,
             зовет меня,
                                  требует Волга
зовом
             всех матерей.
Волга, приду
                        и щекой небритой
прижмусь к твоему рукаву.
Волга,
           слышишь,
                           в глаза взгляни ты,
скажи мне:
                   так ли живу?
1955

44. В ПОИСКАХ НЕЖНОГО ЧЕЛОВЕКА

Товарищи, сюда —
от снежных гор Памира,
где льдистая гряда
века переломила.
Покиньте высоту,
скорей ко мне на помощь,
скорей покиньте ту
заоблачную полночь.
Спускайтесь с дальних гор,
куда слетают реки.
Вы отложите спор
о «снежном» человеке.
Потерян след иной,
иду землею зимней.
Запутал белизной
то снегопад, то иней.
Ни знаков и ни вех.
Ищу в дали безбрежной —
потерян человек,
заснеженный
и нежный.
Не то что «снежный» ваш —
виденье или сказка.
Не призрачный мираж.
Живая.
Сероглазка.
Мой нежный человек,
смеющийся от снега!
Ее бровей разбег
остановил с разбега.
Пока искал слова,
она дышала рядом.
Но вдруг
ее
зима
укрыла снегопадом.
Вот где-то здесь она —
протягиваю руки.
Какая-то вина
томит меня в разлуке.
Вот только что была.
Но нету, нету.
Нету!..
Бросайте все дела,
на поиски,
по следу!
Вот состраданья след —
не этот след нам нужен.
Вот жалость шла.
Но нет,
подделку обнаружим.
Нас не собьет с пути
похожесть или смежность.
Нет, надо нам найти
обиженную нежность.
Она теперь в беде,
нуждается в защите.
Не где-нибудь нигде,
в себе ее ищите.
Ищу я…
Тает снег.
Весною тянет прежней.
Потерян человек,
заснеженный
и нежный.
1956

45. В НОВОГОДНЮЮ НОЧЬ

Вы представляете,
                                 у меня уже старость была —
отсталость,
                    забывчивость,
                                              чопорность
                                                              и усталость,
Она морщины на сердце плела,
моя почтенная
                             скоропостижная старость.
Мне начинало нравиться даже,
                                                    я даже гордился тайком:
уже не ругают,
                        кормят протертою кашкой…
Был и красивым и умным я стариком?
Нет, не скажу.
                          Был обыкновеннейшим старикашкой…
Просили не волноваться, отдохновеньем маня,
подчеркнуто вежливо, бережно уважали.
И под руки поддерживали меня,
когда в президиум
                                церемонно сажали.
Я начал подумывать,
                                       что старость
                                                            удобней, чем то,
что молодостью зовут
                                       и что связано с болью
неизвестности,
                          с поисками,
                                               с сильно потертым пальто,
с непризнанием,
с неразделенной любовью.
Я сначала блаженствовал,
но потом неожиданно стал замечать,
что завистников у меня не осталось,
                                                                   хотя бы для виду.
А враги мои почему-то стали молчать.
В эту минуту
                          я почувствовал
неслыханную обиду.
Я мягкие руки отстранил в этот миг,
встал
              и ушел из президиума,
                                                     задыхаясь от жажды,
и пошел, и пошел.
И в сердце внезапно возник
тот самый огонь,
                                что полыхал не однажды.
Враги мои и завистники увязались со мной.
Деньги перевелись. И пальто прохудилось.
Я снова не знаю, как надо писать.
                                                          И в гостиной одной
уже принимать меня отказались!
                                                         Скажите на милость!
Я распрямился, почувствовал силу плеча,
хрустнул руками, спружинил спиной
                                                            и — помчался,
не разбирая дороги,
                                    ничего не боясь,
                                                                   над собой хохоча.
Так и иду я теперь,
                                спотыкаясь от счастья.
Мне совсем неизвестно,
                                              что сделаю я,
                                                                       что найду.
Ничего еще нет у меня,
                                           кроме жажды полета.
Предчувствую радости и предвижу беду,
в сердце растет откровенное новое что-то.
Чувствую, как молодею,
                                           худею лицом,
злею, ревнивею и, словно ветер, крепчаю.
Жизнь свою
                      переворачиваю
                                                    обратным концом
по направлению к юности,
понимаете? —
                         прямо к началу!
1956

ИСПЫТАНИЕ НА РАЗРЫВ

46. ПОСЛЕ ВСЕГО

Всё утихало,
                      будто в море после шторма,
когда на берегу травинки и ракушки,
и сохли заплески,
затвердевали ровно,
как на щеке от сна следы подушки.
Дул ветер, дождь выветривая буднично.
Светлело всё.
И начинало петь под окнами.
Клевали сыто голуби у булочной,
и облокачивались облака на крыши мокрые.

Рекомендуем почитать
Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.


Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Стихотворения и поэмы

Основоположник критического реализма в грузинской литературе Илья Чавчавадзе (1837–1907) был выдающимся представителем национально-освободительной борьбы своего народа.Его литературное наследие содержит классические образцы поэзии и прозы, драматургии и критики, филологических разысканий и публицистики.Большой мастер стиха, впитавшего в себя красочность и гибкость народно-поэтических форм, Илья Чавчавадзе был непримиримым врагом самодержавия и крепостнического строя, певцом социальной свободы.Настоящее издание охватывает наиболее значительную часть поэтического наследия Ильи Чавчавадзе.Переводы его произведений принадлежат Н. Заболоцкому, В. Державину, А. Тарковскому, Вс. Рождественскому, С. Шервинскому, В. Шефнеру и другим известным русским поэтам-переводчикам.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)