Стихотворения и поэмы - [3]

Nests in the top of the almond tree…

The evergreen tree… and the mulberry tree…

Life and hurry and joy forgotten,

Years on years I but half-remember…

Man is a torch, then ashes soon,

May and June, then dead December,

Dead December, then again June.

Who shall end my dream’s confusion?

Life is a loom, weaving illusion…

I remember, I remember

There were ghostly veils and laces…

In the shadowy, bowery places…

With lovers’ ardent faces

Bending to one another,

Speaking each his part.

They infinitely echo

In the red cave of my heart.

«Sweetheart, sweetheart, sweetheart!»

They said to one another.

They spoke, I think, of perils past.

They spoke, I think,

of peace at last.

One thing I remember:

Spring came on forever,

Spring came on forever”,

Said the Chinese nightingale.

КИТАЙСКИЙ СОЛОВЕЙ (перевод Анны Малютиной)

Песня на китайском гобелене.

Посвящается С.Т.Ф.

– Хорошо... – произнёс он.

– Чанъ, дружище, – сказал я ему, –

Сан-Франциско давно погрузился во тьму.

Жизнь замерла… Город беспечный спит,

А ты всё стоишь у гладильной доски.

Настенных часов леденящий звук –

Всхлип! – значит, пройден ещё один круг.

Это время кошмаров и страхов ночных…

Не лучше ль уснуть и не знать о них?

– Чанъ тебе тайну откроет, – пойми –

Сейчас оживёт восхитительный мир,

Где в зелёной листве всю ночь напролёт

Из Шанхая бессмертная птичка поёт.

Молвив так, он пахучие свечи зажёг,

И в углу шевельнулся надменный божок,

На запястье его встрепенулась тотчас

Неприметная птичка… И песнь полилась,

Серой маленькой птички песнь полилась:

«Где любимая, где принцесса,

Что возвысила Чана над всеми царями земли?..»

Струйки дыма в гладильной вились и ползли…

Вздрогнул снова божок. У него на груди

Вдруг проснулась собачка, разбередив

Громким лаем спирали над белым столом,

Где мерцал и клубился туман…

На столе – китаянка царских кровей

С колдовским, цвета чайной розы, лицом,

Позабыв свой титул, гордыню и сан,

Отвела вуаль, обвивавшую стан,

Улыбнулась лукаво Чану и мне.

Стены раздвинулись, ночь расцвела,

Луна отражалась на глади стола.

Только Чанъ, хладнокровно невозмутим,

Водил и водил утюгом своим.

И пропела она занятому Чану:

«Ты позабыл?..

Что давно, много столетий назад,

Твоею возлюбленной я была там,

Где волны к китайским бегут берегам.

В городе дивных павлинов мы торговали зерном,

Город дивных павлинов стоял на песке золотом,

Город дивных павлинов стоял на песке золотом…

Когда безумный мир лил человечью кровь,

Меняя камень первобытных топоров

На металлическое лезвие меча,

В Китае – под шатром дерев

Мы пили чай, и волн напев,

Лаская слух, нам сладостно звучал.

Крылья порхали, звуки лились –

Наши сердца для любви отворил

Скромный певец, что весь мир покорил…

Ты помнишь? – много прошло веков…

Мир принадлежал только нам… Ведь ты был рождён,

Чтоб золотой унаследовать трон

Страны, распростёртой у твоих ног.

Детьми династии Хань каждый гордиться мог:

Мы резали по нефриту, пряжу плели из шелков,

Читали премудрые книги минувших веков…»

«Да, я помню, я помню:

Весна пришла насовсем,

Весна пришла насовсем». –

Китайский пропел Соловей.

Я, словно зачарованный, видениям внимал,

Хотя всю улицу фонарь, качаясь, освещал,

Хотя уже забрезжил день в предутренних лучах,

Хотя я знал, что в прачечной служил

гладильщик Чанъ…

Но меркли в сознанье дороги, вокзалы,

Башенный бой в переулках тонул,

Тучи причудливо пересекали

Долины, пруды, листья лотоса… Вдруг

Огромный светляк, мерцая, вспорхнул.

И девушка, нежным лицом заалев,

Раскрыла веер, сложила веер,

К Чану простёрла руки, произнесла нараспев:

«Ты помнишь? –

Столетья спустя

Из рдяного камня был храм возведён.

Ты помнишь

Малюток-детей

С фонарями, сиявшими светом луны? –

Из дальних провинций великой страны

Пришли они славить наш трон.

Великолепьем и пышностью

Всех восхищал он.

Длиннобородые старцы

Около нас восседали близко, кланялись низко,

Каждый пророческим взглядом истину постигал.

«Вы праведно жили…» – позже Конфуций сказал.

Крылья порхали, звуки лились –

Наши сердца для любви отворил

Скромный певец, что весь мир покорил…

Ночью трели оборвались.

Дети,

Крестьяне

И мудрецы –

Все разошлись.

И только для нас вновь зазвенел голос певца.

Мы были одни, легко и возвышенно

наши парили сердца.

Моё серебристое имя, моё серебристое имя,

Моё серебристое имя – ты помнишь? –

Споря с бушующим морем, ты повторял без конца».

Не повернулся гладильщик к ней,