Стихотворения и поэмы - [11]

А по занятью осквернитель праха,

Он в чистом поле зёрнышко погрёб,

Хотя и не без трепета и страха.

Зерно погибло — вырос хлеб вины.

Шумит в ушах бессонница-пшеница.

Но этот мир лишился глубины,

И никому уже он не приснится. 

1996

Русский лубок

Во вселенной убого и сыро,

На отшибе лубочный пустырь.

Через тёмную трещину мира

Святорусский летит богатырь.

Облака, что бродячие горы,

Клочья пены со свистом летят.

Белый всадник не чует опоры,

Под копытами бездна и смрад.

Он летит над змеиным болотом,

Он завис в невечернем луче.

И стреляет кровавым пометом

Мерзкий карлик на левом плече.

Может быть, он указы бросает

И рукой его бьёт по плечу.

Может быть, свою душу спасает:

«Осторожно! Я тоже лечу».

Облик карлика выбит веками,

И кровавые глазки торчком…

Эх, родной! Не маши кулаками.

Сбрось его богатырским щелчком. 

1996

Лежачий камень

Лежачий камень. Он во сне летает.

Когда-то во Вселенной он летал.

Лежит в земле и мохом зарастает…

Упавший с неба навсегда упал.

Старуха-смерть снимала жатву рядом,

И на него нашла её коса.

Он ей ответил огненным разрядом,

Он вспомнил голубые небеса.

Трава племён шумит о лучшей доле,

Река времён обходит стороной.

А он лежит в широком чистом поле,

Орёл над ним парит в глубокий зной.

И ты, поэт, угрюм ты или весел,

И ты лежишь, о русский человек!

В поток времён ты только руку свесил.

Ты спишь всю жизнь, ну так усни навек.

Спокойно спи. Трава племён расскажет,

В реке времён все волны зашумят,

Когда он перекатится и ляжет,

Он ляжет на твою могилу, брат! 

1997

Серафим

Души рассеянная даль,

Судьбы раздёрганные звенья.

Разбилась русская печаль

О старый камень преткновенья.

Желает вольный человек

Сосредоточиться для Бога.

Но суждена ему навек

О трёх концах одна дорога.

Песок и пыль летят в лицо,

Бормочет он что ни попало.

Святой молитвы колесо

Стальные спицы растеряло.

А на распутье перед ним

На камне подвига святого

Стоит незримый Серафим —

Убогий старец из Сарова.

1997

Живой дар

Одно и то ж: и память, и забвенье.

Что Бог послал, а принял только я.

В руке моей, как вечное мгновенье,

Мерцает незабудка бытия. 

1997

Тёмные люди

Мы тёмные люди, но с чистой душою.

Мы сверху упали вечерней росою.

Мы жили во тьме при мерцающих звёздах,

Собой освежая и землю и воздух.

А утром легчайшая смерть наступала,

Душа, как роса, в небеса улетала.

Мы все исчезали в сияющей тверди,

Где свет до рожденья и свет после смерти. 

1997

Предчувствие

Всё опасней в Москве, всё несчастней в глуши,

Всюду рыщет нечистая сила.

В морду первому встречному дал от души,

И заныла рука, и заныла.

Всё грозней небеса, всё темней облака.

Ой, скаженная будет погода!

К перемене погоды заныла рука,

А душа — к перемене народа. 

1998

Призыв

Туман остался от России

Да грай вороний от Москвы.

Еще покамест мы живые,

Но мы последние, увы.

Шагнули в бездну мы с порога

И очутились на войне,

И услыхали голос бога:

— Ко Мне, последние! Ко Мне! 

1998

* Поэзия есть свет, а мы пестры… *

Поэзия есть свет, а мы пестры…

В день Пушкина я вижу ясно землю,

В ночь Лермонтова — звездные миры.

Как жизнь одну, три времени приемлю.

Я знаю, где-то в сумерках святых

Горит мое разбитое оконце,

Где просияет мой последний стих,

И вместо точки я поставлю солнце. 

1998

Стихи 1998–2003

Узоры

Светлый ангел пролетал по небу.

Девка выходила на крылечко,

На ступеньку низкую садилась

И брала иголку с тёмной ниткой,

На холстине белой вышивала

Тайные девические грёзы

И узоры жизни осторожной.

Только ничего не получалось.

Заливалась бедная слезами,

Не могла увидеть даже нитки,

А не то чтоб ангела на небе.

Светлый ангел порадел о девке

За её девические грёзы

И узоры жизни осторожной,

Постучал по голубиной книге -

Выпали три волоса на землю,

Три закладки меж страниц священных.

Первый волос золотой, как нива,

А второй серебряный, как месяц,

Третий волос синий и зелёный,

Словно море в разную погоду.

А меж ними облака стояли,

Полыхали тихие зарницы.

Поглядела девка в поднебесье,

А оттуда молния летела,

А вернее молвить, паутинка,

В паутинке нива золотилась.

Сотворила девка свят-молитву,

Отпустила душу и сказала:

— Это волос ангела блистает,

Мне о нём рассказывала бабка

И шептали во поле колосья…

Поглядела снова в поднебесье,

А оттуда молния летела,

А вернее молвить, паутинка,

В паутинке месяц серебрился.

На неё перекрестилась девка,

Облегчила душу и сказала:

— Это волос ангела сияет!

Мне о нём напоминает месяц,

Зимний снег и седина разумных…

Поглядела снова в поднебесье,

А оттуда молния летела,

А вернее молвить, паутинка,

В ней менялось синее с зелёным.

Перед нею задрожала девка

И глаза, как спящая, закрыла,

Затворила душу и сказала:

— Это волос ангела играет,

Словно море в разную погоду!

Он сегодня мне приснился ночью,

Ничего я про него не знаю

И дрожу с закрытыми глазами…

А когда она глаза открыла,

Волосы в ногах её дремали.

Осторожно их брала руками

И свивала радужную нитку.

И три дня не грёзы вышивала,

А узоры жизни терпеливой,

Мудрые священные узоры.

О трёх днях над вышивкой сидела,

И мелькала быстрая иголка,

И струилась радужная нитка.

На четвёртый день вставала девка:

— Всё готово! Где хвала и слава?..

Распахнула душу и ворота

И сказала: — Вот мои узоры!

Приходил народ на погляденье,

Глубоко ему запали в душу

Мудрые священные узоры.

А они, как нива, золотились,