Стихотворения и поэмы - [3]
три выделенных слова настолько ясно и недвусмысленно говорят о персонаже и за персонаж. Все понятно и в социальном, и в профессиональном плане. Культурный уровень и вкусы персонажа не оставляют места ни для каких сомнений. И все это укладывается в четыре слова!
А вот стихотворение «Все не вовремя», посвященное Варламу Шаламову, отсидевшему долгие годы и выжившему в самых страшных — колымских — лагерях; стихотворение настолько «густое» в смысле лагерного жаргона, что сегодня молодому читателю, чтобы понять его, придется, наверное, не раз обратиться к словарю.
Зато лексика «Песни о Тбилиси», наоборот, — прозрачнейшая, можно сказать, пушкинская:
В этой естественной и ненатужной смене стилей безусловно сказался театральный опыт Галича.
В качестве примера этого разнообразия, этой полифонии (не только лексической, но и звуковой) можно назвать и «Поэму о Сталине»[9]. Наиболее резко контрасты лексические, а следовательно и стилистические, выражены в финальной главке этой поэмы. Строфы насыщены предельно густым жаргоном, в полном соответствии с сюжетом, а вот рефрен написан совсем другим, прозрачным языком). Здесь не только «столетья, лихолетья и мгновенья / Сомкнулись в безначальное кольцо», но и стили:
И ритмы в этих строфах у Галича предельно нагружены смыслом, вызывают неожиданные ассоциации. Если вслушаться, через густой жаргон прорываются ритмы вагнеровского «полёта валькирий»[10]. Лексика демонстративно просторечна, а мелодия и ритм идут от высокой классики. Какой обогащающий, какой несущий бездну ассоциаций контраст! А вот рефрен предельно гармоничен. В нем лексический ряд не противоречит ритмическому, и мелодия сразу узнается: «Аве Мария…». Это усиливается звуковой, приглушенно колокольной доминантой: «Ах, как ныли ноги у Мадонны…». Если же присмотреться еще и к проступающему за мелодией смысловому ряду, то обнаружится, что сюжетно и изобразительно финал поэмы восходит к знаменитому православному византийскому апокрифу «Хожденье Богородицы по мукам», тогда как музыкально «Аве Мария» — песнопение сугубо католическое…
Но присмотримся повнимательней к поэме с самого ее начала. В первой главе переплетаются два несовместимых лексически-стилевых потока. Перемешаны, как это бывало у Б. Брехта или Е. Шварца, сами времена, века, их значащие приметы и детали. И потому, когда подпаски «ворвались» в вертеп, то анахронизм «загремели на пятнадцать суток / Поддавшие не вовремя волхвы» удваивает свою резкость за счет предельной стилистической нелепости фразы. Вся первая глава выдержана в постоянном напряжении двух несовместимых языковых потоков: «римский опер» и его слова «колитесь, гады!», обращенные к трем волхвам, и тут же — отдаленный звон колоколов, который слышится за тонко аллитерирующими и ассонирующими строками:
Потом — контрапунктно — вдруг возникает смена ритма. Является как будто вовсе неуместная цыганская мелодия, сопровождаемая дьявольским смешком. А на нее ложатся образы из Апокалипсиса.
Этот внезапный переход классической секстины в цыганщину, эта постоянное чередование высокого стиля с современным разговорным языком, этот хаос анахронизмов — все подготавливает кульминационное появление «главного анахронизма» всей поэмы — «кавказских сапог». И тогда-то
Здесь опять очевидна апокалиптическая ассоциация: «И времени больше не будет». Да и сам монолог Сталина, наложенный на пляшущую цыганскую мелодию — какой-то фарсовый и жуткий.
Вторая глава называется «Клятва вождя» — Клятва эта звучит не над умершим Лениным, а над только что рожденным Христом и сопровождается «сталинской» версией Евангелия. Чеканные строки невольно вызывают в памяти лермонтовское «Выхожу один я на дорогу». (И в исполнении автора здесь всегда возникала чистая деклахмация без намека на мелодию: этого он никогда не пел!). Дело не только в пятистопном хорее, есть и определенные смысловые ассоциации.
и —
Или полные хвастливой надежды слова:
чуть ли не гротескно откликающиеся на строки:
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Незавершенный роман «Блошиный рынок», который сам Галич называл «плутовским романом», был написан в эмиграции, в 1976 — 1977 годах. Первая часть опубликована в журнале «Время и мы» (№№ 24-25. 1977-1978 гг.).Судьба второй части неизвестна.В образе главного героя Семена Яновича Таратуты — одесского интеллигента — нетрудно заметить черты самого автора, а в его высказываниях — авторские мысли, поэтому справедливее будет сказать, что этот герой выведен с самоиронией.Один из эпизодов перекликается с тем, что произошло в жизни Галича: перед отъездом он должен был выплатить внушительную сумму за свою кооперативную квартиру в писательском доме, но когда власти вызвали его «на ковер» 17 июня 1974 года и предъявили ультиматум «эмиграция — лагерь», то сами же и внесли за него требуемую сумму, только чтобы Галич поскорее убрался из страны. .
Этот сборник – четвертая книжка стихов и поэм Александра Галича, вышедшая в издательстве «Посев». Сборник объединил все, издававшееся ранее, а также новые стихи, написанные Галичем незадолго до смерти. Тонкая книжка – итог, смысл, суть всей жизни поэта. «И вот она, эта книжка, – не в будущем, в этом веке!» Но какая это емкая книжка! В ней спрессована вся судьба нашего «поколения обреченных», наши боль и гнев, надежда и отчаянье, злая ирония и торжествующий смех, наша радость духовного раскрепощения.Настоящего поэта не надо растолковывать, его надо слушать.
В основу сюжета «Генеральной репетиции» положена история запрещения постановки пьесы «Матросская тишина» после просмотра ее генеральной репетиции представителями ЦК и МК КПСС.А. Галич дает широкую картину жизни московских театральных и литературных кругов, с которыми он был тесно связан более тридцати лет, рассказывает о своих встречах со многими известнейшими деятелями русской культуры. С этими воспоминаниями и размышлениями автора перемежается текст пьесы, органически входящий в художественную ткань всего произведения.
В третий номер журнала «Глагол» вошли публицистические выступления известного советского поэта, прозаика и драматурга Александра Галича. Основу составили его выступления по радиостанции «Свобода» в 1974—1977-х годах. В издание включены также интервью с писателем, подписанные им открытые письма, стихи, написанные автором в разные годы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Впервые в таком объеме (593 текста) воспроизводятся произведения, опубликованные при жизни (в период с 1910-го по 1932 г.) одного из основателей футуристического движения в России Д. Бурлюка. В книгу также включены все стихотворные произведения его брата Н. Бурлюка, опубликованные в футуристических альманахах с 1910-го по 1915 год. Без творчества этих поэтов невозможно правильно понять историю русского авангарда и в целом русской поэзии XX века.http://ruslit.traumlibrary.net.
Поэтическое наследие М. Кузмина (1872–1936) в таком объеме издается впервые. Представлено 11 стихотворных книг и значительное количество стихотворений, не вошедших в авторские сборники. Большая часть текстов сверена с автографами, в примечаниях использованы обширные архивные материалы, в том числе Дневник поэта, а также новейшие труды отечественных и зарубежных исследователей творчества М. Кузмина.http://ruslit.traumlibrary.net.
Книга представляет собой самое полное из изданных до сих пор собрание стихотворений поэтов, погибших во время Великой Отечественной войны. Она содержит произведения более шестидесяти авторов, при этом многие из них прежде никогда не включались в подобные антологии. Антология объединяет поэтов, погибших в первые дни войны и накануне победы, в ленинградской блокаде и во вражеском застенке. Многие из них не были и не собирались становиться профессиональными поэтами, но и их порой неумелые голоса становятся неотъемлемой частью трагического и яркого хора поколения, почти поголовно уничтоженного войной.
«… Мережковский-поэт неотделим от Мережковского-критика и мыслителя. Его романы, драмы, стихи говорят о том же, о чем его исследования, статьи и фельетоны. „Символы“ развивают мысли „Вечных Спутников“, „Юлиан“ и „Леонардо“ воплощают в образах идеи книги о „Толстом и Достоевском“, „Павел“ и „Александр I и декабристы“ дают предпосылки к тем выводам, которые изложены Мережковским на столбцах „Речи“ и „Русского Слова“. Поэзия Мережковского – не ряд разрозненных стихотворений, подсказанных случайностями жизни, каковы, напр., стихи его сверстника, настоящего, прирожденного поэта, К.