Стихотворения и поэмы - [44]

не склонился под ветром крылатым

отсвет Волги —

цветок,

что посажен советским солдатом.

1952

112. Карнавал мира в Веймаре. Перевод П. Антокольского

Кончался «Фауст» на веймарской сцене,

когда в театр донеслись извне

какие-то возгласы, шум, смятенье…

Я вышел, и стало понятно мне,

что это юность поет, вздымая

к беззвездному небу знамен леса,

что связан недаром с девятым мая

день, когда Гёте у них родился.

И вот я иду по главной аллее,

по старому парку на дальний зов.

Чем глубже в парк, тем ночь светлее,

тем больше юных вокруг голосов.

Проходят мимо гуськом и попарно,

и факелы их раздвигают мрак.

Мерцают искры в ночи легендарной,

подобно рожденью светил в мирах.

Всё небо в снопах победного света!

Свобода и мир дарят на земле.

И скрылись проклятые годы где-то

в отравленной и безвозвратной мгле.

«О молодость! Ты на дороге верной!» —

я крикнул, войдя в дружелюбный сонм.

Всё глубже в парк мы движемся мерно

и славное имя Гёте несем.

На старой уличке у поворота

притихла молодость наших дней:

«Когда-то жила здесь фрейлейн Шарлотта…»

И липы тепло шелестят о ней.

Откройте же настежь дом поэта!

Весь парк осветили думы его.

И старый Веймар, и шествие это

справляют мирных дней торжество.

Пусть клятва, что юность нынче давала,

поможет людям бороться с тьмой,

пускай на всех парусах карнавала

вернется Гёте к себе домой!

И я молодежь всю ночь провожаю,

хотя на висках моих седина,

и радость ее для меня не чужая,

и правда моя для нее нужна.

К цветущим липам, в звезды одетым,

Германия шлет своих сыновей.

А я расскажу о празднике этом,

когда возвращусь, отчизне своей.

1952

ТЕНИ ПЛАТАНОВ

113. Тбилисский орнамент. Перевод А. Межирова

Люблю твои балконы и мосты…

Но иногда представлю вдруг, что ты

со мной повздоришь, —

                                        и вцепляюсь в корни

твоих чинар, толпящихся в саду,

и твой туман над крышами пряду,

траву в горах кошу еще упорней.

На мне с рожденья тень твоя и свет,

и на рубашке сердца

                                 виден след

твоей иглы и твоего наперстка.

Я — современник твой и ветеран,

в душе не гаснет боль крцанисских ран,

геройски бьется арагвинцев горстка.

Я жил твоей победой и бедой,

смывал обиду серною водой

и волю не давал

                          страстям угрюмым.

И в дни моей усталости тайком

ты подносил мне чашу с молоком

и потчевал меня своим изюмом.

Сияньями Мтацминды просветлен,

я постигать учился ход времен,—

твою мечту от сердца не отрину.

Шаги, не подчиненные судьбе,

я соразмерил

                      с думой о тебе

и замесил твою крутую глину.

К закату дня ты озарил мой путь,

помог в горах лавины оттолкнуть,

поднять в долинах целину и залежь.

В награду за орнамент на стене

ты радугу подаришь завтра мне,

как подарил зарю свою вчера лишь.

1957

114. Майский дождь. Перевод Б. Пастернака

Ни слова пока о дожде.

Всё после о нем уяснится.

То просо мешают в воде,

то с веток летит шелковица.

То в капанье слышится треск

расправленных крыльев павлиньих,

то их переливчатый блеск

мерещится в молниях синих.

К дождю обратим все мечты.

Прижмемся на улице к зданьям.

Средь давки откроем зонты,

в толпе под платанами станем.

Дождь шлепает по мостовой

и брызжет струями с балкона,

дождь хлопает над головой

забытою рамой оконной.

Я сам становлюсь бестолков.

Мне слышится в плеске капели

твой шаг, стук твоих каблуков

по каменным плитам панели.

Мы встретимся чуть погодя,

душой освеженной воспрянув.

Ведь только лишь после дождя

приходят развязки романов.

Ни слова пока о дожде.

Сначала увериться надо,

что не пострадали нигде

зеленые всходы от града.

Но ярко блестят зеленя,

и свет отражается в лицах,

и капли, пленяя меня,

дрожат у тебя на ресницах.

1953

115. Прекратим эти речи на миг… Перевод Б. Ахмадулиной

Прекратим эти речи на миг,

пусть и дождь свое слово промолвит

и средь тутовых веток немых

очи дремлющей птицы промоет.

Где-то рядом, у глаз и у щек,

драгоценный узор уже соткан —

шелкопряды мотают свой шелк

на запястья верийским красоткам.

Вся дрожит золотая блесна,

и по милости этой погоды

так далекая юность близка,

так свежо ощущенье свободы.

О, ходить, как я хаживал, впредь

и твердить, что пора, что пора ведь

в твои очи сквозь слезы смотреть

и шиповником пальцы поранить.

Так сияй своим детским лицом!

Знаешь, нравится мне в этих грозах,

как стоят над жемчужным яйцом

аистихи в затопленных гнездах.

Как миндаль облетел и намок!

Дождь дорогу марает и моет —

это он подает мне намек,

что не столько я стар, сколько молод.

Слышишь? — в тутовых ветках немых

голос птицы свежее и резче.

Прекратим эти речи на миг,

лишь на миг прекратим эти речи.

1953

116. Два крыла. Перевод С. Куняева

По всем путям со мной ходила ты.

Двадцатилетний путь прошла со мною.

И пройденные годы, как хребты,

стоят и застывают за спиною.

Над нами мелкий дождик моросил.

Смывал обиды, сплетни, небылицы.

И все-таки тебя я сохранил,

сберег, как сокола на рукавице.

У нас один очаг и два крыла.

В твоих глазах горит заря рассвета.

А голова моя белым-бела,

бела от нерастаявшего снега.

А время за спиною у меня,

но мы уходим от его погони.

Так оседлай, в который раз, коня,

я вылечу, как птица из ладони!

Я предлагаю старости — уйти!

Я не унижусь. И не успокоюсь.

Не покорюсь. Пускай к концу пути

такой же снег твои виски покроет.