Стихотворения - [3]

Шрифт
Интервал

«Послушай! Это – я. Не сказывай! Я тут».
<1857>

У реки

Жил лев близ той реки, где и орел порою
                               Водицу испивал,
И тут же встретились два мужа раз – и к бою!
                               И оба – наповал!
То были короли, над многими странами
                               Их высился престол,
А тут, над мертвыми носясь их головами,
                               Так произнес орел:
«Давно ль при вас, цари, весь мир дрожал
                               от страха?
                               Вы спорили в боях
За лоскуток земли – за горсть земного праха,
                               И вот вы сами – прах.
Вчера блистали вы в венках своих лавровых,
                               Властители властей, –
А завтра явится ряд камней известковых
                               Из царственных костей.
Скажите: для чего дух алчный вас за грани
                               Владений ваших вел?
Здесь, у одной реки, живем же мы без брани –
                               Он – лев, и я – орел.
И из одной реки мы пьем спокойно воду,
                               Он взял себе леса,
Пески, пещеры; я взял воздух и свободу,
                               Простор и небеса».
<1857>

Теперь (после смерти дочери)

Теперь, когда Париж, и эти мостовые,
И эти мраморы и бронзы – далеко,
Когда мне тень дают деревья вековые
И мне лазурь небес оглядывать легко, –
Теперь, когда от злой душевной непогоды
                             Успел я отдохнуть,
И после бури той святая тишь природы
                             В мою ложится грудь, –
Теперь, когда могу, близ вод кругом разлитых,
Я мыслью вознестись и видеть с высоты
Глубоких истин ряд, в душе моей сокрытых,
И видеть под травой сокрытые цветы, –
Теперь, создатель мой, с сей затишью святою
                             Пришла мне череда
Сознать, что дочь моя под этою плитою
                             Уснула навсегда.
И вновь, глубокого исполнен умиленья,
На горы, на леса и воды я гляжу,
И, видя, как я мал в безмерности творенья,
Вновь чувствую себя и в разум прихожу.
Вновь на тебя, творец, смотрю я правоверцем,
                             И вновь согрет мольбой,
Иду к тебе с моим окровавленным сердцем,
                             Растерзанным тобой.
И вновь душа моя к тебе, мой бог, взывает:
Ты свят, ты терпелив и в благости велик!
Ты знаешь, что творишь, а смертный – что он знает?
Он – ветра прихотью колеблемый тростник!
Гроб закрывается, но щель есть в этой крыше –
                             То дверь к тебе, творец!
И то, что здесь внизу концом считают, – выше
                             Начало, не конец.
Коленопреклонен, я сознаю, о боже,
Что ты единый – сущ. Чтоб весь я изболел –
Так было надобно. Кто спросит: для чего же?
Так было надобно, – ты этого хотел.
Пред волею твоей стою, смиренья полный.
                             Челн жизни мы тянуть
Должны из скорби в скорбь, из волн в другие волны –
                             И в вечность завернуть.
Всё видимое нам проходит часом, мигом.
На вещи смотрим мы с одной лишь стороны,
С другой – всё мрак для нас. Мы клонимся под игом,
Таинственных причин не зная глубины.
Уединенная, туманная окрестность
                             Везде объемлет нас.
Всевышний так хотел, – нам в мире ни известность,
                             Ни радость не далась.
Лишь благо низойдет – оно и улетело.
Наш мир – в руках судьбы, и бедный смертный в нем
Не видит уголка, где б мог сказать он смело:
«Вот здесь участок мой, моя любовь, мой дом!»
Глядь! Время старости угрюмой подступило,
                             А нечем дух отвесть, –
И это всё, как есть, так надобно, чтоб было,
                             Затем что это есть.
Творец! Наш темен мир, а небо многозвездно,
И песнь и вопль идут в гармонии святой.
Что смертный? – Прах, атом, а вечность – это бездна,
Куда парит один и падает другой.
И что тебе, творец, на вышине бесстрастной
                             Объемлющему твердь,
Наш стон, скорбь матери, отчаянье несчастной –
                             Ее дитяти смерть?
Я знаю: должен плод под ветром падать, птица –
Ронять свое перо, цветок – свой аромат,
И чтоб неслась вперед творенья колесница,
Быть должен кто-нибудь под колесом измят.
Пыль, волны, слезы – всё необходимо в свете.
                             Условье бытия,
Чтоб там – росла трава, там – умирали дети, –
                             Всё это знаю я.
Создатель! Может быть, во глубине от века
Непроницаемых и чуждых нам небес
Творишь ты новый мир, где горесть человека
Идет в состав твоих неведомых чудес.
Быть может, это – цель иного мирозданья,
                             Чтоб полный грозных сил
Событий вихрь с земли прекрасные созданья
                             Куда-то уносил.
Неумягчаемость божественных законов,
Быть может, держит всё, чем населен эфир,
И снисходительность к безумью наших стонов
Расстроила бы всё, разрушила б весь мир.
Ты видишь, бог мой, здесь с лиющейся незвонко,
                             Но теплою мольбой,
С смиреньем женщины и простотой ребенка
                             Я весь перед тобой!
Взвесь, горний судия, всё, что я делал прежде,
Как мыслил, действовал, в борениях томим,

Еще от автора Виктор Гюго
Отверженные

Знаменитый роман-эпопея Виктора Гюго о жизни людей, отвергнутых обществом. Среди «отверженных» – Жан Вальжан, осужденный на двадцать лет каторги за то, что украл хлеб для своей голодающей семьи, маленькая Козетта, превратившаяся в очаровательную девушку, жизнерадостный уличный сорванец Гаврош. Противостояние криминального мира Парижа и полиции, споры политических партий и бои на баррикадах, монастырские законы и церковная система – блистательная картина французского общества начала XIX века полностью в одном томе.


Человек, который смеется

Ореолом романтизма овеяны все произведения великого французского поэта, романиста и драматурга Виктора Мари Гюго (1802–1885).Двое обездоленных детей — Дея и Гуинплен, которых приютил и воспитал бродячий скоморох Урсус, выросли чистыми и благородными людьми. На лице Гуинплена, обезображенного в раннем детстве, застыла гримаса вечного смеха, но смеется только его лицо, а не он сам. У женщин он вызывает отвращение, но для слепой Деи нет никого прекраснее Гуинплена…


Собор Парижской Богоматери

«Собор Парижской Богоматери» — знаменитый роман Виктора Гюго. Книга, в которой увлекательный, причудливый сюжет — всего лишь прекрасное обрамление для поразительных, потрясающих воображение авторских экскурсов в прошлое Парижа.«Собор Парижской Богоматери» экранизировали и ставили на сцене десятки раз, однако ни одной из постановок не удалось до конца передать масштаб и величие оригинала Гюго.Перевод: Надежда Александровна Коган.Авторы иллюстраций: E. de Beaumont, Daubigny, de Lemud, de Rudder, а также Е.


Козетта

Перед вами книга из серии «Классика в школе», в которую собраны все произведения, изучаемые в начальной, средней и старшей школе. Не тратьте время на поиски литературных произведений, ведь в этих книгах есть все, что необходимо прочесть по школьной программе: и для чтения в классе, и для внеклассных заданий. Избавьте своего ребенка от длительных поисков и невыполненных уроков.«Козетта» – одна из частей романа В. Гюго «Отверженные», который изучают в средней школе.


Труженики моря

Роман французского писателя Виктора Гюго «Труженики моря» рассказывает о тяжелом труде простых рыбаков, воспевает героическую борьбу человека с силами природы.


Гаврош

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.