Стихотворения - [2]

Святое сиянье горит.

Историю мы без препоны

Творим себе – всем напоказ, –

Великие есть Пантеоны,

Огромные храмы у нас.

У нас есть мечи роковые,

И мало ль различных чудес?

У нас – Вавилон, Ниневия,

Гробницы до самых небес.

А что бы осталось? – лишь слезы, –

Когда бы зиждитель миров

Отнять захотел у нас розы,

Когда бы он отнял любовь!

<1856>

Детство

Ребенок пел, играл, вблизи лежала мать,

Едва, едва дыша. Ребяческому пенью

И бедной матери предсмертному хрипенью –

Обоим вдруг тогда мне довелось внимать.

Ребенок – лет пяти. Что он? – Малютка, крошка!

От детских игр его не отгоняйте прочь!

И вот – он целый день был весел у окошка,

Весь день резвился, пел; мать кашляла всю ночь –

И к утру умерла, вздохнув о малолетке,

А он – он принялся опять играть и петь.

Печаль есть зрелый плод, – на слишком слабой ветке

Тяжелому плоду бог не дает созреть.

<1856>

Выходец из могилы

О, стоны матерей! Вам царь всевышний внемлет.

Птенцов почивших он от вас к себе приемлет,

И птичку милую, им взятую туда,

Низводит к вам с небес на землю иногда.

У неба много тайн. У бога много силы.

Есть к колыбели путь обратный из могилы.

Одна из матерей жила в Блуа. Знаком

Мне был ее большой соседний с нашим дом.

В довольстве родилась, росла, потом вступила

В союз желанный с тем, кого она любила.

У них родился сын. Какая радость! Сын!

И что за колыбель! Шелк! Бархат! Балдахин!

Младенца кормит мать своею грудью нежной,

Всю ночь она полна заботою мятежной,

Не спит, ее глаза горят во тьме ночной, –

К ребенку наклонясь с подушки головой,

Чуть дышит, бедная, чтоб слышать, как он дышит;

Малейший стон его, малейший шорох слышит,

И утром вновь бодра, довольна, весела!..

Вот в кресла кинулась и гордо прилегла

Горячей головой на их косую спинку,

Грудь, полнясь молоком, раздвинула косынку,

Улыбка на устах, и вот – ее дитя!

«Мое сокровище! Мой ангел! Жизнь моя!» –

Бывало, говорит, и целовать у крошки

Начнет те маленькие розовые ножки –

И как целует их! Младенец-херувим

Смеется, голенький, и корчится упрямо,

Визжит и тянется к источникам родным,

И, бережно прижат к местам заповедным,

Притихнул.

Дни бегут. Уж он лепечет «мама».

Растет. Младенца рост так шаток – боже мой!

Он ходит, говорит: он в возраст уж такой

Приходит, где язык – впоследствии привычка –

Едва лишь оперен, бьет крылышком, как птичка,

И пробует лететь, и кое-как летит.

«Вот он! Каков сынок! – родная говорит. –

Ведь он уж учится, он азбуку уж знает, –

Такой понятливый! Всё на лету хватает.

Он – страшный умница и плут большой руки, –

Вообразите, – он уж хочет по-мужски

Одетым быть! О да, вот он о чем хлопочет!

Он и по платьицу быть девочкой не хочет.

Я Библию ему читаю – он за мной

Всё – слово за словом – мне вторит. Ангел мой!»

И мать восхищена, и детскою головкой

Не налюбуется. Обновка за обновкой!

Что день, то радости. Мечтаньями полна

О будущем, она им детски предается.

Какое торжество! Как чувствует она,

Что сердце матери в ее ребенке бьется!

Но дни идут, идут, и вдруг – крутой уступ.

Однажды злейший бич, исчадье ада – круп

Нежданный налетел и, в дом открыв лазейку,

Напал на мальчика, схватил его за шейку

И стал его душить… Тот силится дохнуть –

Не может: воздуху загородила путь

Болезнь проклятая, того и жди – разрушит!

Бедняжку, кажется, и самый воздух душит,

Гортань его хрипит. Во впавших глазках тень

Всё глубже, всё темней, – померкнул ясный день,

Как плод, как ягодка под клевом птицы жадной,

Ребенок вдруг завял. Как вор, как тать нещадный,

Его схватила смерть. Отчаянье кругом!

Гроб, траур, мать, отец, биенье в стену лбом –

И вопль – ужасный вопль!.. Где мать о сыне плачет,

Там онемей язык! Что слово наше значит?

Всё кончено. Нет слов!

И вот, погружена

В свое отчаянье, недвижная, она

Три месяца сидит. Хоть бы малейший трепет

Был жизни признаком! В устах – несвязный лепет,

Она не ест, не пьет, глаза устремлены

Тупые, мутные – в один кирпич стены.

Тут муж при ней в слезах. Она почти не дышит,

Тень смерти на лице. Зовут ее – не слышит.

Порой лишь в ужасе страданья своего

Шептала скорбная: «Отдайте мне его!»

Врач мужу намекнул тайком, что было б кстати,

Когда б родился брат покойному дитяти,

Что это бы спасло страдалицу; и вот

Проходит день за днем, проходит месяц, год…

Потом несчастная вдруг чувствует в недуге

Под сердцем у себя движенье – и в испуге

Затрепетала вся, бледнеет: «Боже мой!

Нет, нет, я не хочу, чтоб был не тот – другой;

Тот стал бы ревновать, сказал бы: «А! ты любишь

Другого – не меня, его теперь голубишь;

Меня забыла ты, достала мне взамен

Любимца нового, он у твоих колен

Обласкан и согрет, он стал твоя отрада,

А я лежу зарыт в подземной этой мгле.

Мне душно здесь, в гробу, мне холодно в земле». –

Так мать рыдала. – Нет! Я не хочу. Не надо!»

Но день судьбы настал, настал и час родин –

И радостный отец опять воскликнул: сын!

Но он один был рад: несчастная больная

Лежала, прошлое в бреду припоминая;

Новорожденного к ней принесли, – она

Взяла его на грудь, как мрамор холодна,

Почти бесчувственна; она о том ребенке

Всё думой занята, у бедной не пеленки,

А саван на уме, ей тот погибший сын

Всё представляется: бедняжка – там – один!..

Но в это время вдруг – о, чудо! Миг блаженный!

Ей голосом того ее новорожденный

Так сладко произнес, как ангелы поют: