Стихотворения - [3]

каждый день он играет такое,

от чего замирает душа.

Не забудет мое поколенье

тот простой и сердечный мотив —

эшелонной гитары томленье

и окопной гармони порыв.

А когда отстрадает гитара,

земляка приглашает земляк:

церемонно раскланявшись, пара

отрывает гвардейский гопак.

Начинается все по порядку:

на скобленом полу, топоча,

то бочком,

      то волчком,

               то вприсядку

ходят с присвистом два усача.

Дробный гул от подковок железных

как в слесарных стоит мастерских.

Жаль, в Москве у танцоров известных

не услышишь подковок таких.

…А в дверях,

       чтобы рьяный дневальный

раньше срока солдат не прервал,

встал тихонько,

       как зритель случайный,

моложавый седой генерал.

1951

ПОБЕДИТЕЛЬ

Мускулистый, плечистый,

стоит над ручьем.

И светило восходит

за правым плечом.

И солдатских погон

малиновый цвет

повторяет торжественно

майский рассвет.

Он стоит у вербы

на родном берегу,

трехлинейку привычно

прижав к сапогу.

И от яловых, крепко

подбитых сапог

разбегаются ленты

проезжих дорог.

Он на запад ходил,

на востоке бывал

и свободу граненым

штыком отстоял.

Победитель стоит —

крутолобый, большой,

с благородной, широкой

и чистой душой.

И его гимнастерки

зеленый отлив

повторяет расцветку

и пастбищ, и нив.

Это он в сорок пятом

на дымный рейхстаг

поднял красный, крылатый,

простреленный флаг.

Он стоит над прозрачным

весенним ручьем,

и увенчана каска

рассветным лучом.

И родимых небес

голубые шелка

окаймляют штандарт

боевого полка.

НЕБЕСА

Такое небо!

        Из окна

посмотришь черными глазами,

и выест их голубизна

и переполнит небесами.

Отвыкнуть можно от небес,

глядеть с проклятьем

                и опаской,

чтоб вовремя укрыться в лес

и не погибнуть под фугаской.

И можно месяц,

           можно два

под визг сирен на землю падать

и слушать,

       как шумит трава

и стонет под свинцовым градом.

Я ко всему привыкнуть смог,

но только не лежать часами.

…И у расстрелянных дорог

опять любуюсь небесами.

1942

ПЕРВАЯ СМЕРТЬ

Ты знаешь,

    есть в нашей солдатской судьбе

первая смерть

       однокашника, друга…

Мы ждали разведчиков в жаркой избе,

молчали

     и трубку курили по кругу.

Картошка дымилась в большом чугуне.

Я трубку набил

       и подал соседу.

Ты знаешь,

      есть заповедь на войне:

дождаться разведку

      и вместе обедать.

«Ну, как там ребята?..

           Придут ли назад?..» —

каждый из нас повторял эту фразу.

Вошел он.

      Сержанту подал автомат.

«Сережа убит…

       В голову…

            Сразу…»

И если ты

      на фронте дружил,

поймешь эту правду:

            я ждал, что войдет он,

такой,

   как в лесах Подмосковья жил,

всегда пулеметною лентой обмотан.

Я ждал его утром.

         Шумела пурга.

Он должен прийти.

            Я сварил концентраты.

Но где-то

      в глубоких

             смоленских снегах

замерзшее тело

      армейского брата.

Ты знаешь,

      есть в нашей солдатской судьбе

первая смерть…

            Говорили по кругу —

и все об одном,

         ничего о себе.

Только о мести,

            о мести

                  за друга.

1942

ПОДРЫВНИК

К рассвету точки засекут,

а днем начнется наступленье.

Но есть стратегия секунд,

и есть секундные сраженья.

И то,

  что может сделать он

и тол

  (пятнадцать килограммов),

не в силах целый батальон,

пусть даже смелых

              и упрямых.

Он в риске понимает толк.

Уверенно,

     с лихим упорством

вступает он в единоборство

с полком.

      И разбивает полк.

И рассыпаются мосты.

И падают в густые травы,

обламывая кусты,

на фронт идущие составы.

И в рельсах, согнутых улиткой,

Отражена его улыбка.

1942

САПЕР

Всю ночь по ледяному насту,

по черным полыньям реки

шли за сапером коренастым

обозы,

     танки

          и полки.

Их вел на запад

          по просекам

простой, спокойный человек.

Прищурившись, смотрел на снег

и мины находил под снегом.

Он шел всю ночь.

            Вставал из лога

рассвет в пороховом дыму.

Настанет мир.

          На всех дорогах

поставят памятник ему.

1942

ПАМЯТЬ

Был мороз.

       Не измеришь по Цельсию.

Плюнь — замерзнет.

              Такой мороз.

Было поле с безмолвными рельсами,

позабывшими стук колес.

Были стрелки

       совсем незрячие —

ни зеленых,

       ни красных огней.

Были щи ледяные.

              Горячие

были схватки

        за пять этих дней.

Каждый помнит по-своему, иначе,

и Сухиничи, и Думиничи,

и лесную тропу на Людиново —

обожженное, нелюдимое.

Пусть кому-нибудь кажется мелочью,

но товарищ мой до сих пор

помнит только узоры беличьи

и в березе забытый топор.

Вот и мне:

        не деревни сгоревшие,

не поход по чужим следам,

а запомнились онемевшие

рельсы.

Кажется, навсегда…

1942

ТОВАРИЩИ

Бойцы из отряда Баженова прошли

по тылам 120 км, неся раненого.

Можно вспомнить сейчас,

                отдышавшись и успокоясь.

Не орут на дорогах немецкие патрули.

По лесам непролазным

                и в озерах студеных по пояс

мы товарища раненого несли.

Он был ранен в бою,

                на изрытом снарядами тракте…

Мы несли его ночью,

                дневали в лесу.

Он лежал на траве,

                не просил: «Пристрелите.

                                 Оставьте».

Он был твердо уверен —

                друзья донесут.

Стиснув зубы до боли,

                бинтовали кровавые раны.

Как забыть этот путь!

                Он был так безысходно далек.

Голодали упрямо,