Стихотворения - [4]

Шрифт
Интервал

ненавидящими мир.

Псалом 119

Ведь были же дни, когда я мог умереть легко,
Так низко смертная тьма тогда надо мною висла...
Я мог бы так и не знать, что жизнь не имеет смысла.
Были же дни, когда я мог умереть легко.
Тот солнечный полдень был, когда все дышало весною.
Я вскапывал грядки и с крокусов снег подталый снимал,
Сад приспосабливал к лету, красил, плотничал, подновлял
И верил тщеславно, что год воскрешен моею рукою.
Был день, когда в Эгдоне с нею, так далеки и все же близки,
Гуляли мы, вереск мешал нам друг друга видеть,
И мощь в ней была, которой нельзя обидеть,
Была защита в касании сильной ее руки.
И ночь была, когда, приткнувшись к камину, лежал я,
Порой засыпая, жалчайший из всех рожденных на свет,
Слабый от веры моей печальной и слыша сквозь бред
Вращение мира, к которому мало принадлежал я.
Даже тогда! Пока опыт не мучил, пока я не знал,
Что сладкий глоток во чреве горечью обратится,
Тогда на сцене должен был занавес опуститься
И голос властный, словно закон, произнести: "Финал".

Перевод А. Шараповой


ЖАЛОБА ТЭСС

I

Меня забудьте поскорей,
Ох, поскорей!
Не буду видеть ни людей,
Ни солнца, ни звезды.
Последний всем отдам поклон,
Уйду под погребальный звон,
Приму могилы хладный сон,
Окончены труды.

II

На ферме долго я жила,
О, как жила!
Крепка вставала, весела,
С мечтой ложилась спать:
"Сидит он около огня,
Часы спешат себе, звеня,
А он глядит лишь на меня"
И "милой" начал звать.

III

Уехал он от злой беды,
От злой беды!
Сажали мы в горшках цветы,
Теперь небось гниют...
Где ужинали мы, сейчас
Небось крапива разрослась,
Щавель и вереск, всюду грязь,
А прежде был уют.

IV

И я одна всему виной,
Всему виной!
Не снес обиды милый мой,
От боли и со зла
Уехал он от этих мест,
Теперь печаль меня разъест,
Но я должна нести свой крест,
Раз горе принесла.

V

День свадьбы был счастливым днем,
Счастливым днем!
Нам говорили: "Счастья в дом",
Встречая у плетня.
Теперь любой ругать готов
И не жалеет бранных слов
За дойкою моих коров
Сменившая меня.

VI

Мне мысль об этом тяжела,
Так тяжела,
А жизнь моя уже прошла,
И хочется мне впредь
Не помнить этих страшных дней,
Любимых не хранить вещей,
Не вспоминать вины моей,
Свой всякий след стереть!

Перевод В. Корнилова

ШУТКИ ВРЕМЕНИ

ТРАГЕДИЯ БРОДЯЖКИ

(182-)

I

День долог был, и вчетвером,
Мы вчетвером
Давно проверенным путем
На север выбирались,
От ноши, от жары устав,
Вдоль седжмурских полей, канав,
Передыхая у застав,
Где пошлины взимались.

II

Мы двадцать миль пешком прошли,
Пешком прошли
Я, милый мой, мамаша Ли
И пересмешник Джонни.
Мы поднялись на косогор.
Внизу, средь пустошей, озер
О чудо! - постоялый двор
Лежал как на ладони.

III

И дни, и месяцы, и год,
И дни, и год,
Где тихий Блэкмур воды льет
И Паррет быстро-хладный,
По кручам, где, как из ружья,
Бьет ветер, в тучах комарья
Болотного - скитались я
И друг мой ненаглядный.

IV

Нам нравились уют и тень,
Уют и тень
Дворов заезжих: "Царь-олень",
"Лихая кобылица",
"Свист ветра", "Хижина". Порой
Мы рады были и пивной,
Чтоб только отдохнуть душой,
Наесться и напиться.

V

О, лучше б дню тому не быть,
Вовек не быть!
Желая друга подразнить,
С улыбкою веселой
К себе я Джона призвала,
Обнять себя ему дала
На милого была я зла.
О этот день тяжелый!

VI

Итак, продолжу мой рассказ,
Да, мой рассказ...
В заезжий двор "Маршалов вяз"
Пришли мы к самой ночи.
В окне - вершины гор и луг,
И слышен волн протяжный звук,
И столько красоты вокруг
Не надивятся очи.

VII

Мы на скамье уселись в ряд,
Все вместе в ряд.
Я - с Джоном: и пускай твердят,
Что он меня добился!
"Сядь на колени! - крикнул Джон,
Сегодня я в тебя влюблен.
А твой дружок - уж лучше б он
С мамашей Ли забылся!"

VIII

Тут мой желанный, дорогой,
Мой дорогой
Мне молвил: "Друг мой! Ангел мой!
И замер голос в стоне,
Дитя, которое ты ждешь...
Мы столько лет близки - так что ж?
Отец-то кто? - и я как нож
В него вонзила: "Джонни!"

IX

И вот, его рукой сражен,
Увы, сражен,
Свалился со скамейки Джон,
И первый луч закатный,
Проникший в окна, золотил
Взор Джонни, что навек застыл,
И Ли, упавшую без сил,
И крови алой пятна.

Х

Повешен был любимый мой,
Любимый мой
За Ивел-Честерской тюрьмой,
Хоть правду молвил кто-то,
Что честь свою он не пятнал,
Лишь в жизни раз коня угнал,
И то у Джимми - сам украл
Тот лошадей без счета.

XI

Одна брожу я много лет,
Уж много лет...
Ребенок родился на свет
В день самый приговора,
Под деревом я родила,
Но в тельце не было тепла...
И Ли недавно умерла,
Последняя опора.

XII

Когда лежала я без сил,
Совсем без сил,
Листок свой вяз мне обронил
На высохшую щеку.
И молвил мне, явясь, мертвец,
За чью любовь теперь конец
Я приняла б: "Так кто отец?
Обманывать жестоко!"

XIII

И я ему клялась тогда,
Клялась тогда,
Что все минувшие года
Ему принадлежала.
Он улыбнулся и исчез,
Лишь пел, раскачиваясь, лес.
А ныне я одна как перст
Бреду вперед устало.

Апрель 1902

Перевод А. Шараповой


ГОСТЕПРИИМНЫЙ ДОМ

Помнишь, как с песней бочонок почали,
Бросили в печку дрова...
Помнишь, как здесь мы друзей привечали
В канун Рождества?
Умерли или, как я, поседели
Те, кто веселой порой
Песни, немногим понятные, пели

Еще от автора Томас Гарди
Вдали от обезумевшей толпы

Романтическая драма, первый литературный успех английского писателя Томаса Гарди, одна из первых книг о героине с чертами феминистки — независимой хозяйке фермы, внимания которой добиваются трое: богатый джентльмен, отчаянный сержант и рассудительный фермер. Нелегкая проблема женского выбора и все «прелести» сельской жизни — в романе «Вдали от обезумевшей толпы».


Тэсс из рода д'Эрбервиллей

В романе Томаса Гарди (1840–1928) рассказывается о печальной судьбе девушки, наделенной красотой и тонко чувствующей душой. Проклятие, лежащее на Тэсс, обрекает ее расплачиваться за преступления некогда могущественных предков. Готовая пожертвовать собой ради близких, она протестует против грубого посягательства на человеческое достоинство и вынуждена совершить убийство.


Взор синих глаз

Юная Эльфрида может очаровать любого взором своих синих глаз. В ее жизни появляются двое – молодой архитектор и умудренный опытом литератор. Бывшие друзья становятся соперниками, а девушке предстоит сделать мучительный выбор.


Роковая ошибка церковных музыкантов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Возвращение на родину

 Из вступления автора: "Дата, к которой следует отнести описанные здесь события, это десятилетие между 1840 и 1850 годами. В это время старинный курорт, названный здесь Бедмутом, сохранял еще отблески того ореола веселья и аристократизма, которым был осенен в георгианскую эпоху, и мог безраздельно пленить романтическую душу и пылкое воображение одинокой обитательницы каких-нибудь более далеких от берега и глухих местностей. Под общим именем Эгдонской пустоши, которое мы придали сумрачному краю, где разыгрывается действие романа, объединено не меньше десятка подобных же вересковых пустошей, носящих разные названия; они действительно едины по характеру и виду, хотя их первоначальное единство сейчас несколько замаскировано вторжением полос и клиньев с разным успехом возделанной земли или лесных насаждений.Приятно помечтать о том, что где-то на этом обширном пространстве, юго-западная четверть которого здесь описана, находится и та вересковая степь, по которой некогда блуждал легендарный король Уэссекса - Лир.Июль 1895 года".


Пять веков британского поэтического портрета

«Пять веков британского поэтического портрета» — по существу, маленькая антология разных поэтических жанров, сопоставимых и с некоторыми жанрами портретной живописи. Переводчики — Марина Бородицкая, Мария Фаликман, Алексей Круглов, Светлана Лихачева, Валентина Сергеева, Анастасия Строкина.