Стихотворения - [7]

Мрачно молвил старшина.

18

Атаман Гроза не сводит

Глаз с высокого Сузгуна:

И надежда, и сомненье

Душу воина колеблют.

Солнце клонится на запад.

Вечер… Смотрит… Спущен знак!

«О, владычица святая!

О, святой христов угодник!

Знать, казаки вам угодны,

Что желание их сердца

Вы исполнили так скоро!» —

Молвит весело Гроза.

Той порой Сузге, царица,

Всех рабынь к себе сзывает

И, скрывая грусть весельем,

Говорит им речь такую,

Глядя весело на них:

«Вы, прислужницы-девицы,

Отпирайте кладовые,

Выносите все наряды,

Все каменья дорогие

И царицу наряжайте:

Завтра праздник у меня!»

И рабыни отпирают

Кладовые; вынимают

Камни, платья дорогие

И царицу наряжают,

Косу пышную плетут.

Слезы катятся ручьями

У прислужниц; но ни слова

Те девицы не промолвят.

Им известно, что царица

Для свободы их сдается

В плен начальнику чужому.

Жаль им доброй госпожи.

Вот окончены наряды,

И прекрасная царица

Всех прислужниц равной долей

Своеручно наделяет;

Раздает им всем богатства

И целует порознь их.

Тут зовет к себе в светлицу

Старшину того седого.

Благодарствует за службу,

И велит отдать отряду

Всю казну свою большую,

И от имени царицы

Благодарствовать велит.

19

Ночь покрыла мраком поле,

Землю тьмою обложила.

Спят казаки, спят татары.

Лишь не спит в своей светлице

Несчастливица-царица,

Одинокая Сузге.

Перед ней горит светильник

И, бросая свет дрожащий,

Освещает ту палату,

И роскошное убранство,

И блестящую одежду,

И печальную Сузге.

О, Сузге, краса-царица!

Тяжела тебе ночь эта!

Ты сидишь на мягком ложе,

Опустив на грудь головку

И сложив печально руки

На трепещущей груди.

Ты одета, как невеста,

В драгоценные одежды,

Но глаза твои не блещут

Предрассветною звездою,

Но уста твои не пышат

Цветом розы и любви.

Дума черная, как полночь,

Обвила твой ум, царица,

И тоска, как червь могильный,

Точит сердце молодое.

Велика твоя невзгода!

Тяжела твоя судьба!

Но прими к себе надежду:

Не рабою, но царицей

Почестят тебя в Москве.

О, когда б прошла скорее

Эта ночь твоей печали!

Неподвижна и безмолвна

Все сидит Сузге-царица.

Нет речей для утешенья!

Нету мысли для надежды!

Будто смерти вещий голос

Тихо носится над ней.

Вот блеснул в ее светлице

Светлый луч зари восточной.

«О, мой бог! меня помилуй!» —

Тяжко вскрикнула царица

И упала на подушки,

Задыхаяся от слез.

20

Встало солнце. Пробудились

И казаки, и татары.

Ясный день для всех восходит,

Льет на всех равно сиянье;

Но не все равно встречают

Солнца красного восход!

Вот Гроза к стенам подходит

С удалой своей дружиной;

Вот татары отворяют

Неприступные бойницы,

И вослед за старшиною

Безоружные идут.

Мрачно сходят вниз татары,

Озираяся на стены

И на крепкие бойницы;

Плачут царские девицы,

Обращая взор печальный

На оставленный Сузгун.

А с бойницы той порою,

Скрыв лицо свое покровом,

Одинокая царица

Грустно смотрит отступленье.

Грудь волнуется тоскою;

Но слезы уж нет в глазах.

«Слушай, храбрый воевода! —

Старшина седой промолвил,

Поравнявшися с Грозою. —

Если честь тебе известна,

Ты с царицею поступишь,

Как приличие велит». —

«Будь спокоен, храбрый воин!» —

Старшине в ответ промолвил

Атаман Гроза казачий.

Вот изгнанники проходят

Чрез широкую равнину,

Вот они реки достигли,

Вот взошли они на судно,

Поклонилися Сузгуну

И исчезли вдалеке.

«Путь счастливый вам», — сказала

Грустная Сузге-царица,

Обвела вокруг глазами

И, вздохнувши тяжко, тяжко,

С неприступной той бойницы

Тихо вниз она сошла.

21

Входят весело казаки

В крепость грозного Сузгуна;

Впереди их воевода,

Атаман Гроза, и молча

Он прилежно озирает

Покорившийся Сузгун.

Вот идет он в терем царский

Словом ласковым приветить

Несчастливую царицу,

Но в палатах царских пусто.

Он обходит все строенье,

Но царицы нет нигде…

«Где ж она?» — Гроза подумал,

И большое подозренье

В грудь казачую запало.

Злой укор в устах теснится…

Вдруг увидел он царицу

И укор свой удержал.

Под навесом пихт душистых,

Прислоняся головою

К корню дерева, сидела

Одинокая царица.

Вьется ветром покрывало,

Руки сложены на грудь.

Атаман к Сузге подходит,

Перед ней снимает шапку,

Низко кланяется, молвит:

«Будь спокойна ты, царица!

Мы казаки, а не звери,

Бог нам дал теперь победу,

Так грешно бы нам и стыдно,

Благость бога презирая,

Обижать тебя, царица!

Ты о плене позабудешь, —

Слово честное даю».

Но напрасно воевода

Ждет ответа от царицы.

Изумлен ее молчаньем,

Подошел он тихо к ней,

Тихо поднял покрывало

И поспешно отступил.

Матерь божия! Не сон ли

Видит он? В лице нет жизни;

Щеки бледностью покрыты,

Льется кровь из-под одежды,

И в глазах полузакрытых

Померкает божий свет.

«Что ты сделала, царица?» —

Вскрикнул громко воевода,

Кровь рукою зажимая.

Вдруг царица задрожала,

На Грозу она взглянула…

Это не был взор отмщенья,

Это был — последний взор!

22

Под наклоном пихт душистых

Собралися все казаки.

И стоят они без шапок;

Два урядника отряда

Насыпают холм могильный.

Тишина лежит кругом!

Вот обряд печальный кончен.

Поклонись сырой могиле,

Говорит Гроза казакам:

«Гой, товарищи казаки!

Здесь нам нет уж больше дела,

Снаряжайтесь на Искер!»

Ночь спустилася на землю,

Ветер воет по дубраве,

Гонит тучи дождевые,

А Иртыш о круть утеса

Плещет звонкою волной.

Распустив свои ветрила,

Едут добрые казаки.

Льется песня их живая —

Что про матушку про Волгу,

Что про Дон их, Дон родимый,

Что про славу казака.

А вдали, клубясь волнами,

Блещет пламя над Сузгуном —