Стихотворения, эпиграммы, басни, сказки, повести (1908 — октябрь 1917) - [31]

Пищит какой-то вьюн. — Да я ж не подписался!"

"Ты к нам откуда притесался? —

Кричат ерши. —

Не шебарши!"

"Чего — не шебарши? Вьюны, чай, тоже рыбы.

Вы на собрание и нас позвать могли бы.

Есть промеж нас, вьюнов, почище вас умы.

Со щукой боремся и мы".

"Вы?!" — "Чем напрасно горячиться

Да подыматься на дыбы,

Вам у вьюнов бы поучиться

Культурным способам борьбы".

"Каким?" — "Сноровке и терпенью.

Уметь мелькнуть неслышной тенью,

Где попросить, где погрозить,

Где аргументом поразить, —

Зря не казать своих колючек:

Колючки — это уж старо!"

"Постой! Наплел ты закорючек.

Да у вьюнов-то есть перо?"

"Есть". — "Без колючек всё?" — "Вестимо".

"Тогда… плывите, братцы, мимо!"

ПРОГРЕССИВНАЯ МОШНА

"Мой друг! Вы как насчет винца? —

Сановник потчевал купца. —

Пройдемся, что ли, по единой?..

Так… закусите осетриной

Иль балычком… Иль вот икра…

А Вы большой чудак, ей-богу!

Как это Вы при всех вчера?!

Учились где такому слогу:

Мы — граждане! Ха-ха-ха-ха!

Мы ждем обещанных… Потеха!

Свобод… Ой-ой, помру со смеха!..

Администрация плоха!..

Дворянство в земстве нам помеха!..

Вот тут уж я и не пойму:

Про земство собственно к чему?"

(Шутя грозит начальство пальцем.)

"К чему? — осклабился купец. —

Смекаешь сам, родной отец:

Нам развернуться б… капитальцем!"

* * *

"Купец затребовал свобод!

Салазкин, браво, браво, браво!" —

Печать шумела. Экий, право!

Чудак народ!

Понять не трудно бы сначала:

Мошна купецкая кричала!

"ПРИВЫЧКА"

Один из членов Совета министров заподозрил, что его телефонные разговоры кем-то подслушиваются.

("Речь", 5 сент. 1913 г.)

"Стой! Третий кто у телефона?" —

Вскричала важная персона,

Давая в ужасе отбой.

Сановник милый, бог с тобой, —

Зачем пугаться так: "Не шпик ли?"

Да мы (удел уж наш таков)

Не ступим шагу без шпиков.

А ничего. Живем. Привыкли.

ЦЕНЗОР

Цензурный некий генерал

(Спешу отъехать на прибавке,

Что генерал давно в отставке)

С великой жалостью взирал

На вислоухого сынишку,

Уткнувшегося в книжку.

"Что? Тяжело, поди, сынок?

Да, брат, ученье — не забава;

Про что урок?"

"Про князя Ярослава…

О "Русской правде…"

"Что?.. Ахти!

Тогда уж "Правду" издавали?!

А что? не сказано, — прочти, —

За что ее конфисковали?

И как прихлопнули? Когда?

Судом? Аль без суда?"

* * *

Ох, по спине ползут мурашки.

Нам с этим цензором беда:

Столкнется с "Правдою труда",

Так далеко ли до кондрашки!

МОСКВИЧАМ

Мучительный, гнетущий дух кошмар:

Сражен "Наш путь". Задушена газета.

Товарищи, губительный удар

Ждет вашего ответа!

Мы свой порыв сынам передадим

И, став примером для потомков,

Разбитый храм мы вновь соорудим

Из дорогих для нас обломков.

"ДОЛОЙ!"

Околоточный предложил хозяину дома, где помещается редакций "Правды труда", выселить ее, так как из-за конфискаций он вынужден рано вставать.

"Куда? Куда? —

Взвыл околоточный спросонку,

Летя стрелой вдогонку

За "Правдою труда". —

И не соснешь так никогда…

Хозяин! Ты кого пускаешь в дом, балда?

Такой "жилец" нам не находка.

Долой ее из околотка!"

ЗАРАЗА

"Ты что, как сыч, надулся, Пров?

Аль нездоров?

Так лезь на печку, грейся".

"Ой, женка, ты не смейся!

На печь. Зачем на печь?

В могилу б лучше лечь".

"Да что, скажи ты, вышло?"

"Что вышло? Пустяки:

У Еремея батраки

Бунтуют, в рот км дышло!

Сосед в огне, —

Гореть и мне.

Ведь нынче батраки какие — ты смекай-ка!

Одна все шайка.

Дурить, так все дурить.

Пойдет поветрие — ничем не усмирить.

Пойти мне, что ли, с молодицей:

Чай, след бы окропить наш двор святой водицей

Аль ладаном покрепче окурить.

А лучше б то и это сразу,

Чтоб пронесло… заразу".

ПРОБУЖДЕНИЕ

8-го сентября в Михайловском манеже состоялось открытие выставки рабочих лошадей".

(Из газет.)

"Ты что ж? — корил среди заезжего двора

Извозчичий одёр приятеля, одра. —

Я ржу, зову, а ты — ни ухом. Вот невежа!"

"Прости. Я не в себе. Каких коней вчера

У конской выставки видал я, у манежа!

Гляжу и думаю: эх, лучше б не видать!

Какая жизнь иным лошадкам — благодать.

Все — сыты да игривы,

Все — рослые: от гривы

И до хвоста —

Верста!

Как стали кони недалечко,

Хотел я молвить им словечко:

Заржал, зафыркал, так и сяк,

И всяк…

Молчат. Не смыслят. Чужеземцы.

Должно, французы там аль немцы:

Особый вид, иная стать, —

Одру неловко рядом стать.

Гляжу. Завидую. В башку бредет такое…

Припомнил, как на днях господ каких-то двое

Шли мимо. Вдруг один, уставясь на меня:

"Извозчик, — говорит, — какого впряг коня?

Штраф!.. Покровитель я… Член общества… животных!

Лошадок надобно иметь здоровых, плотных,

А этого несчастного одра

Продать татарину пора".

Вот, брат, какая нам за весь наш труд награда.

Припомнил это я. Взяла меня досада.

Креплюсь. Да что? Сама слеза

Так и воротит на глаза.

"Товарищ", — ласково проржал мне кто-то рядом.

Скосил я взглядом

И онемел:

Не лошадь, а картинка —

Как будто финка.

"О чем ты?" — говорит. Ответил, как умел.

Так что ж ты думаешь? Рабочею лошадкой

Кобылка эта назвалась.

Своим ушам не верю. "Ась? —

Шепчу, стряхнув слезу украдкой. —

Неужто?!" — "Истинно. Рабочие здесь все.

Ты не завидуй их здоровью и красе.

Сам на себя пеняй за собственную муку, —

В ней, милый, сам ты виноват".

И тут она такую, брат,

Открыла мне науку,

Что я потом от дум не мог всю ночь уснуть:

Так, значит, есть для нас иной, счастливый путь?

Так, значит, и одры. . . .

. . . . . . ."

Но в этот миг беседе