Стихотворения - [6]

           Holding to ancient nobleness,

That high unconsortable one —

His love is his companion.

XXI

Кто славы проворонил зов

           И друга обрести не смог,

Тот средь толпы своих врагов,

           Как древний идол, одинок,

Стоит, угрюм и нелюдим —

Его любовь повсюду с ним.

XXII

Of that so sweet imprisonment

           My soul, dearest, is fain —

Soft arms that woo me to relent

           And woo me to detain.

Ah, could they ever hold me there,

Gladly were I a prisoner!

Dearest, through interwoven arms

           By love made tremulous,

That night allures me where alarms

           Nowise may trouble us

But sleep to dreamier sleep be wed

Where soul with soul lies prisoned.

XXII

Мой ангел, этот нежный плен

           Прохладных рук твоих…

Клянусь, я б отдал всё взамен

           Ревнивой власти их,

Я б счастлив был такой тюрьмой,

О сторож неусыпный мой!

Когда, с моими сплетены,

           Ладони их дрожат,

Я забываю злые сны

           И будней мелкий ад,

В ту ночь блаженную спеша,

Где душу сторожит душа.

XXIII

This heart that flutters near my heart

           My hope and all my riches is,

Unhappy when we draw apart

           And happy between kiss and kiss;

My hope and all my riches — yes! —

And all my happiness.

For there, as in some mossy nest

           The wrens will divers treasures keep,

I laid those treasures I possessed

           Ere that mine eyes had learned to weep.

Shall we not be as wise as they

Though love live but a day?

XXIII

Твое сердечко — мотылек,

           Порхающий у губ моих, —

Несчастен, если одинок,

           Блажен, прильнув ко мне на миг;

Все, чем на свете я богат, —

Мой хрупкий, мой бесценный клад!

Как в мягком гнездышке вьюрок

           Свои сокровища хранит,

Так я, не ведая тревог,

           Не чая будущих обид,

Вложил последний золотник —

В любовь, живущую лишь миг.

XXIV

Silently she's combing,

           Combing her long hair,

Silently and graciously,

           With many a pretty air.

The sun is in the willow leaves

           And on the dappled grass

And still she's combing her long hair

           Before the lookingglass.

I pray you, cease to comb out,

           Comb out your long hair,

For I have heard of witchery

           Under a pretty air,

That makes as one thing to the lover

           Staying and going hence,

All fair, with many a pretty air

           And many a negligence.

XXIV

Медленно она чешет

           Длинные косы свои…

Солнце блестит на ивах

           И на ресницах травы.

А она все чешет и чешет

           Волосы, не спеша,

В зеркало томно глядя,

           Гребнем о шелк шурша.

Ах, отложи свой гребень,

           Дай волосам покой! —

Видишь, застыл влюбленный

           В оторопи колдовской,

Заворожен движеньем

           Плавной руки твоей,

Взмахом ресниц небрежным,

           Темным сдвигом бровей.

XXV

Lightly come or lightly go

           Though thy heart presage thee woe,

Vales and many a wasted sun,

           Oread let thy laughter run

Till the irreverent mountain air

Ripple all thy flying hair.

Lightly, lightly — ever so:

           Clouds that wrap the vales below

At the hour of evenstar

           Lowliest attendants are:

Love and laughter songconfessed

When the heart is heaviest.

XXV

Легче, легче, ангел мой!

           Пусть в душе — озноб ночной

И предчувствий грозный хор:

           Пусть твой смех по кручам гор

Ореады разнесут,

Кудри эхом растрясут.

Легче, легче, веселей!

           Сонмы туч в душе твоей,

В час, когда встает Звезда,

           Разлетятся без следа.

Пой любовь и радость пой,

Если в сердце — мрак ночной.

XXVI

Thou leanest to the shell of night,

           Dear lady, a divining ear.

In that soft choiring of delight

           What sound hath made thy heart to fear?

Seemed it of rivers rushing forth

From the grey deserts of the north?

That mood of thine, О timorous,

           Is his, if thou but scan it well,

Who a mad tale bequeaths to us

           At ghosting hour conjurable —

And all for some strange name he read

In Purchas or in Holinshed.

XXVI

Ты к раковине мглы ночной

           Склоняешь боязливый слух.

Кто напугал тебя, друг мой,

           Какой неукрощенный дух?

Каких лавин далекий гром

Разрушил мир в уме твоем?

Не вслушивайся в этот бред!

           Все это — сказки, все — слова,

Что выдумал для нас поэт

           В час призраков и колдовства —

Иль просто вытащил на свет,

У Холиншеда их нашед.

XXVII

Though I thy Mithridates were

           Framed to defy the poisondart,

Yet must thou fold me unaware

           To know the rapture of thy heart

And I but render and confess

The malice of thy tenderness.

For elegant and antique phrase,

           Dearest, my lips wax all too wise;

Nor have I known a love whose praise

           Our piping poets solemnise,

Neither a love where may not be

Ever so little falsity.

XXVII

Хоть я уже, как Митридат,

           Для жал твоих неуязвим,

Но вновь хочу врасплох быть взят

           Безумным натиском твоим,

Чтоб в бедный, пресный мой язык

Яд нежности твоей проник.

Уж, кажется, я перерос

           Игрушки вычурных похвал

И не могу принять всерьез

           Певцов писклявых идеал;

Любовь хоть до небес воспой —

Но капля фальши есть в любой.