Стихотворения - [15]

That made his U. boat go

And what a weird leer wore that scribelleer

As his wan eye winked with woe.

He dreamed of the goldest sands uprolled

By the silviest Beach of Beaches

And to watch it dwindle gave him Kugelkopfschwindel

Till his eyeboules bust their stitches

His hold shipped seas with a drunkard's ease

And its deadweight grew and grew

While the witless wag still waived his flag

Jemmyrend's white and partir's blue.

His tongue stuck out with a dragon's drouth

For a sluice of schweppes and brandy

And but for the glows on his roseate nose

You'd have staked your goat he was Ghandi.

For the Yanks and Japs had made off with his traps!

So that stripped to the stern he clung

While, increase of a cross, an Albatross

Abaft his nape was hung.

(October 1932)

ПОРТРЕТ ХУДОЖНИКА КАК СТАРОГО МОРЕХОДА

Я долго плавал в пиратских морях,

Знавал и шторм и грозу.

И мне повстречался старый мудряк

С повязкой на левом глазу.

Его заклеймил Папаша Буль

И Дядюшка Сэм отверг.

Одиннадцатый год его солнце жжет

И звезд слепит фейерверк.

Ко-Ко и Пшикспир зовут на пир,

Брачные бубны гремят,

И мечут перлы скитальцы эрлы

Под ноги поросят.

Но чертов старик прыг на свой бриг,

Как сверчок на насест!

Плевать, если нет в кармане монет,

Чтоб уплатить за проезд.

Пускай лилипуты кричат: Капут!

Хватай негодяя! Пора

Как можно скорее вздернуть на рею

Этих пиратов пера!

Но Водиссей лишь ухо заткнет,

Припоминая с тоской

Лесок и Песок и голосок

Дальней сильвены морской.

А бриг выделывал кренделя

Под флагом бел-голубым,

И чем выше флаг, тем больше фляг

Разгружалось под ним.

От жажды вываливая язык,

Твердя лишь один глагол,

Он стал тощее любых мощей

И, как Махатма, гол.

Ибо янки и япы, алчные лапы,

Его раздели всерьез,

И вместо рубашки на нем, бедняжке,

Нелепый повис «Альбатрос».

(Октябрь 1932)

EPILOGUE TO IBSEN'S GHOSTS

Dear quick, whose conscience buried deep

The grim old grouser has been salving,

Permit one spectre more to peep.

I am the ghost of Captain Alving.

Silenced and smothered by my past

Like the lewd knight in dirty linen

I struggle forth to swell the cast

And air a long suppressed opinion.

For muddling weddings into wakes

No fool could vie with Parson Manders.

I, though a dab at ducks and drakes,

Let gooseys serve or sauce their ganders.

My spouse bore me a blighted boy,

Our slavey pupped a bouncing bitch.

Paternity, thy name is joy

When the wise child knows which is which.

Both swear I am that selfsame man

By whom their infants were begotten.

Explain, fate, if you care and can

Why one is sound and one is rotten.

Olaf may plod his stony path

And live as chastely as Susanna

Yet pick up in some Turkish bath

His quantum sat of Pox Romana.

While Haakon hikes up primrose way,

Spreeing and gleeing as he goes,

To smirk upon his latter day

Without a pimple on his nose.

I gave it up I am afraid

But if I loafed and found it fun

Remember how a coyclad maid

Knows how to take it out of one.

The more I dither on and drink

My midnight bowl of spirit punch

The firmlier I feel and think

Friend Manders came too oft to lunch.

Since scuttling ship Vikings like me

Reck not to whom the blame is laid,

Y.M.C.A., V.D., T.B.

Or Harbormaster of Port Said.

Blame all and none and take to task

The harlot's lure, the swain's desire.

Heal by all means but hardly ask

Did this man sin or did his sire.

The shack's ablaze. That canting scamp,

The carpenter, has dished the parson.

Now had they kept their powder damp

Like me there would have been no arson.

Nay more, were I not all I was,

Weak, wanton, waster out and out,

There would have been no world's applause

And damn all to write home about.

(April 1934)

Эпилог К «ПРИВИДЕНИЯМ» ИБСЕНА

От вас, любезные друзья,

К которым в глуби подсознанья

Спускался старый Ибсен, — я,

Тень Альвинга, прошу вниманья.

Мне затыкали глотку, но,

Став жертвой злобного навета,

Свой взгляд на драму всё равно

Я изложу в обход запрета.

Пускай не всякий остолоп

Отыщет к драме ключ. Однако

Кой-что и я, хотя не поп,

Кумекаю в вопросах брака.

Жена мне родила мальца,

Служанка — дочку. Очень кстати

Знать для счастливого отца

Породу своего дитяти.

Судьба, поведай мне теперь,

Какая есть на то причина,

Что крепкую послал мне дщерь

Господь и немощного сына.

Взять Олафа: он честно жил

И был безгрешен, как Сусанна,

Но в бане как-то подцепил

Свой quantum est[4] от Pox Romana.

Зато блудливый Хаакон

Был с дамами куда любезней,

Но должный не понес урон

От венерических болезней.

Я сам ухлестывал не раз

За юбками. Поверьте, скоро

Всё, что задумает, от вас

Добьется юная притвора.

Я долго думал и рядил,

В чем суть, а суть была проста ведь:

Не наставлять жену ходил

Друг пастор — мне рога наставить.

Что ж тут мудреного? Порок

Со сладким может быть гарниром, —

Священник и стафилококк

Помазаны единым миром.

Грехи — они кругом кишат;

Не заводи же лишних споров

И не пытай у поросят,

Кто виноват — свинья иль боров.

Сгорел приют, и плут столяр

Подставил пастора. Едва ли

Случился бы такой пожар,

Топи они свой пыл в бокале.

А я пьянчугой горьким был,

Блудил, буянил… Но при этом,

Смекните: если б я не пил,

Что за комедь с таким сюжетом!

(Апрель 1934)

A COME-ALL-YE, BY A THANKSGIVING TURKEY

Come all you lairds and lassies and listen to my lay!

I'll tell you of my adventures upon last Thanksgiving Day