Стихотворения - [12]

Торопясь в уютный, теплый дом.

Ты забудешь, как под небом жарким

Тот цветок, что смяла на ходу, —

Так легко, так радостно, так ярко,

Так душисто цвел в твоем саду.

Ты забудешь, как на зорьке ранней

Он в окно твое глядел тайком,

Посылал тебе благоуханье

И кивал тебе под ветерком.

Ты забудешь, как в чудесный праздник,

В светлый день рожденья твоего,

На столе букет цветов прекрасных

Радужно возглавил торжество.

В день осенний с кем-то на свиданье

Ты пойдешь, тревожна и легка,

Не узнав, как велико страданье

Хрустнувшего под ногой цветка.

В теплом доме спрячешься от стужи

И окно закроешь на крючок.

А цветок лежит в холодной луже,

Навсегда забыт и одинок…

Чье-то сердце сгинет в день осенний.

Отпылав, исчезнет без следа.

А любовь,

   признанья,

     уверенья… —

Все как есть забудешь навсегда.

Сентябрь 1943

Тюремный страж

(Ямаш — 1911)[5]

Он ходит, сторожа мою тюрьму.

Две буквы «Э»[6] блестят на рукавах.

Мне в сердце словно забивает гвоздь

Его тяжелый равномерный шаг.

Под этим взглядом стихло все вокруг —

Зрачки не упускают ничего.

Земля как будто охает под ним,

И солнце отвернулось от него.

Он вечно тут, пугающий урод,

Подручный смерти, варварства наймит,

Охранник рабства ходит у ворот,

Решетки и засовы сторожит.

Предсмертный вздох людской — его еда,

Захочет пить — он кровь и слезы пьет,

Сердца несчастных узников клюет, —

Стервятник только этим и живет.

Когда бы знала, сколько человек

Погибло в грязных лапах палача,

Земля не подняла б его вовек,

Лишило б солнце своего луча.

Сентябрь (?) 1943

Клоп

Холодна тюрьма и мышей полна,

И постель узка, вся в клопах доска!

Я клопов давлю, бью по одному,

И опять ловлю — довела тоска.

Всех бы извести, разгромить тюрьму,

Стены разнести, все перетрясти,

Чтоб хозяина отыскать в дому, —

Как клопа словить, да и раздавить.

Не позже сентября 1943

Перед судом

Черчетский хан

Нас вывели — и казнь настанет скоро.

На пустыре нас выстроил конвой…

И чтоб не быть свидетелем позора,

Внезапно солнце скрылось за горой.

Не от росы влажна трава густая,

То, верно, слезы скорбные земли.

Расправы лютой видеть не желая,

Леса в туман клубящийся ушли.

Как холодно! Но ощутили ноги

Дыхание земли, что снизу шло;

Земля, как мать, за жизнь мою в

   тревоге

Дарила мне знакомое тепло.

Земля, не бойся: сердцем я спокоен,

Ступнями на твоем тепле стою.

Родное имя повторив, как воин

Я здесь умру за родину свою.

Вокруг стоят прислужники Черчета[7].

И кровь щекочет обонянье им!

Они не верят, что их песня спета,

Что не они, а мы их обвиним!

Пусть палачи с кровавыми глазами

Сейчас свои заносят топоры,

Мы знаем: правда все равно за нами,

Враги лютуют только до поры.

Придет, придет день торжества

   свободы,

Меч правосудия покарает их.

Жестоким будет приговор народа,

В него войдет и мой последний стих.

1943

Любимой

Быть может, годы будут без письма,

Без вести обо мне.

Мои следы затянутся землей,

Мои дороги зарастут травой.

Быть может, в сны твои, печальный,

   я приду,

В одежде черной вдруг войду.

И смоет времени бесстрастный вал

Прощальный миг, когда тебя я целовал.

Так бремя ожиданья велико,

Так изнурит тебя оно,

Так убедит тебя, что «нет его»,

Как будто это было суждено.

Уйдет твоя любовь.

   А у меня,

Быть может, нету ничего сильней.

Придется мне в один, нежданный день

Уйти совсем из памяти твоей.

И лишь тогда, вот в этот самый миг,

Когда придется от тебя уйти,

Быть может, смерть тогда и победит,

Лишит меня обратного пути.

Я был силен, покуда ты ждала —

Смерть не брала меня в бою:

Твоей любви волшебный талисман

Хранил в походах голову мою.

И падал я. Но клятвы: «Поборю!»

Ничем не запятнал я на войне.

Ведь если б я пришел, не победив,

«Спасибо» ты бы не сказала мне.

Солдатский путь извилист и далек,

Но ты надейся и люби меня,

И я приду: твоя любовь — залог

Спасенья от воды и от огня.

Сентябрь 1943

Могила цветка

Оторвался от стебля цветок

И упал, и на крыльях метели

Прилетели в назначенный срок, —

На равнину снега прилетели.

Белым саваном стали снега.

И не грядка теперь, а могила.

И береза, стройна и строга,

Как надгробье, цветок осенила.

Вдоль ограды бушует метель,

Леденя и губя все живое.

Широка снеговая постель,

Спит цветок в непробудном покое.

Но весной на могилу цветка

Благодатные ливни прольются,

И зажгутся зарей облака,

И цветы молодые проснутся.

Как увядший цветок, в забытьи

Я под снежной засну пеленою,

Но последние песни мои

Расцветут в вашем сердце весною.

Сентябрь 1943

Милая

Милая в нарядном платье,

Забежав ко мне домой,

Так сказала:

     — Погулять я

Вечерком непрочь с тобой!

Медленно спускался вечер,

Но как только тьма легла,

К речке, к месту нашей встречи

Я помчался вдоль села.

Говорит моя смуглянка:

— Сколько я тебя учу!..

Приноси с собой тальянку,

Слушать музыку хочу!

Я на лоб надвинул шапку,

Повернулся — и бежать,

Я тальянку сгреб в охапку

И к реке пришел опять.

Милая недобрым глазом

Посмотрела:

   мол, хорош.

Почему сапог не смазал,

Зная, что ко мне идешь?

Был упрек мне брошен веский;

Снова я пошел домой,

Сапоги натер до блеска

Черной ваксой городской.

Милая опять бранится:

— Что ж ты, человек чудной,

Не сообразил побриться

Перед встречею со мной?

Я, уже теряя силы,

Побежал, нагрел воды

И посредством бритвы с мылом

Сбрил остатки бороды.

Но бритье мне вышло боком,

Был наказан я вдвойне,