Стихотворения - [24]

Прогуливаясь у темницы

Сидящей на цепи лисицы,

Ты день за днем, за часом час

С друзьями обсуждал не раз

Великие идеи века –

Права на вольность человека

И право женщины любой

Свободной быть, а не рабой.

Лисица чутко вам внимала.

Она наслушалась немало

О хартиях народных прав,

О судьбах королей, держав,

О якобитах, вигах, тори

И о кровавом их раздоре.

Она услышала рассказ

О том, что делалось до нас, –

Как ангелы в былые годы,

Восстав, отпали от свободы,

За что, покинув райский сад,

Попали на галеры в ад;

Как в голову пришло Немвроду

Цепями оковать свободу,

Как был закован пол мужской

Семирамидиной рукой

(Бог покарай Семирамиду

За эту тяжкую обиду!)

И как с тех пор, покинув трон,

Мужья бояться стали жен.

Лиса наслушалась историй,

Как древний Ксеркс – персидский тори –

Не знал важнее ремесла,

Чем резать глотки без числа,

Пока не объяснила Спарта

Ему, что значит "Magna Charta";

Как диктовал указы Рим

Покорным данникам своим

И как полировал их нравы

Его огонь и меч кровавый.

Однако надо знать и честь, –

Примеров всех не перечесть, –

Но из плеяды знаменитой

Мы упомянем Билли Питта,

Что, как мясник, связав страну,

Распотрошил ее казну.

Все это слушала лисица

Как ревностная ученица.

Красноречивей сотни книг

Ей объяснил хозяин-виг,

Какой царит у нас порядок,

В чем наша слава, в чем упадок.

Она услышала, что зло

Добра немало принесло,

Поскольку жулики и плуты –

Творцы свободы пресловутой…[7]

Ничего

С приветом я к вам посылаю

Пегаса – конька своего.

Спросите, чего я желаю,

И я вам скажу: ничего!

Простите беспечность поэта.

Дышу я – и только всего.

А шум деловитого света

Не стоит подчас ничего.

Процентщика мучат тревоги.

Червонец – его божество.

Но вот подведет он итоги –

И что же найдет? Ничего.

Отвешивать должен поклоны

Вельможа-старик для того,

Чтоб графской добиться короны,

А что ему в ней? Ничего.

Унылая ряса пресвитера –

Заветная цель одного.

Другой добивается митры.

А суть-то одна: ничего.

Влюбленному жизни дороже

На свете одно существо.

Но вот он женился – и что же

Нашел под тряпьем? Ничего,

Рифмует порт беспокойный

И верит: его мастерство

Торжественных лавров достойно.

А что его ждет? Ничего.

Храбрится буян, угрожая,

Но тщетно его хвастовство,

И, кроме свирепого лая,

Не жди от него ничего.

Не верит поэту девица –

Ни просьбам, ни вздохам его,

Но скоро она убедится,

Что страшного нет ничего.

Ей по сердцу ласки поэта.

Упрямец достиг своего,

А что обещал ей за это?

Но правде сказать, ничего…

Священник громит за неверие

С амвона ее и его.

Но попусту бьет артиллерия –

Поправить нельзя ничего.

Прощайте! У бурного моря

Я жду корабля своего.

И, если погибну я вскоре,

Что вам эта смерть? Ничего.

Останусь готовым к услугам

До смертного дня моего –

Коль есть у вас что-нибудь, – другом,

И другом, коль нет ничего!

Две собаки

Где в память Койла-короля

Зовется исстари земля,

В безоблачный июньский день,

Когда собакам лаять лень,

Сошлись однажды в час досуга

Два добрых пса, два верных друга.

Один был Цезарь. Этот пес

В усадьбе лорда службу нес.

И шерсть и уши выдавали,

Что был шотландцем он едва ли,

А привезен издалека,

Из мест, где ловится треска.

Он отличался ростом, лаем

От всех собак, что мы встречаем.

Ошейник именной, с замком,

Прохожим говорил о том,

Что Цезарь был весьма почтенным

И просвещенным джентльменом.

Он родовит был, словно лорд,

Но – к черту спесь! – он не был горд

И целоваться лез со всякой

Лохматой грязною собакой,

Каких немало у шатров

Цыган – бродячих мастеров.

У кузниц, мельниц и лавчонок,

Встречая шустрых собачонок,

Вступал он с ними в разговор,

Мочился с ними на забор.

А пес другой был сельский колли,

Веселый дома, шумный в поле,

Товарищ пахаря и друг

И самый преданный из слуг.

Его хозяин – резвый малый,

Чудак, рифмач, затейник шалый –

Решил – кто знает, почему! –

Присвоить колли своему

Прозванье "Люат". Имя это

Носил какой-то пес, воспетый

В одной из песен иль баллад

Так много лет тому назад.

Был этот Люат всем по нраву.

В лихом прыжке через канаву

Не уступал любому псу.

Полоской белой на носу

Самой природою отмечен,

Он был доверчив и беспечен.

Черна спина его была,

А грудь, как первый снег, бела.

И пышный хвост, блестящий, черный,

Кольцом закручен был задорно.

Как братья, жили эти псы.

Они в свободные часы

Мышей, кротов ловили в поле,

Резвились, бегали на воле

И, завершив свой долгий путь,

Присаживались отдохнуть

В тени ветвей над косогором,

Чтобы развлечься разговором.

А разговор они вели

О людях – о царях земли.

Цезарь

Мой честный Люат! Верно, тяжкий

Удел достался вам, бедняжки.

Я знаю только высший круг,

Которому жильцы лачуг

Должны платить за землю птицей,

Углем, и шерстью, и пшеницей.

Наш лорд живет не по часам,

Встает, когда захочет сам.

Открыв глаза, звонит лакею,

И тот бежит, сгибая шею.

Потом карету лорд зовет –

И конь с каретой у ворот.

Уходит лорд, монеты пряча

В кошель, длинней, чем хвост собачий,

И смотрит с каждой из монет

Георга Третьего портрет.

До ночи повар наш хлопочет,

Печет и жарит, варит, мочит,

Сперва попотчует господ,

Потом и слугам раздает

Супы, жаркие и варенья, –

Что ни обед, то разоренье!

Не только первого слугу

Здесь кормят соусом, рагу,

Но и последний доезжачий,

Тщедушный шут, живет богаче,

Чем тот, кто в поле водит плуг.

А что едят жильцы лачуг, –

При всем моем воображенье