Стихотворения - [10]
(«Вижу я: у городской заставы…»)
В отличие от прежних книг в «Большой Медведице» заметно сказалось и воздействие Блока: главным образом в историко-культурной трактовке Петербурга, в теме «русской Бури», но также и в любовной лирике — с ее страстным, вихревым движением и беззащитностью «земного сердца».
В небольшой лирической поэме «Лунатик», посвященной Бетховену, возникает тема искусства. Построенная по принципу музыкальной сюиты, она в своих маленьких главках перебирает времена, эпохи и страны, с их социальными ураганами и бедствиями, гениально предсказанными в пророческой музыке Бетховена. От Наполеона до Круппа — таков неожиданный размах этой поэмы, в чем-то отдаленно перекликающейся с «Возмездием» Блока. А одна из заключительных строк поэмы:
вызывает в памяти читателей блоковских «Скифов».
Критика отмечала и противоречивые явления в творчестве тех лет. В «Большой Медведице» он смело приступает к разработке сложных философских тем, пунктирно, правда, уже намечавшихся и в «Золотом веретене». В дальнейшем философская лирика (особенно в поздние годы) займет в поэзии Вс. Рождественского значительное место. Надо полагать, что эпохальные события, пережитые поэтом, не раз обращали его мысль к проблеме личности и истории, индивидуальной судьбы и судеб человечества. Он был в этом отношении не одинок. Маяковский, Пастернак, Есенин, Тихонов, Заболоцкий — каждый по-своему — прикасались к проблемам крупного философского смысла; «к „векам, истории и мирозданию“ обратился в своей последней поэме Маяковский. Что касается Вс. Рождественского, то он сделал попытку приложить огромный масштаб вечности к индивидуальной человеческой судьбе. Эта давняя — державинская и пушкинская — тема сколько-нибудь плодотворного разрешения в „Большой Медведице“ не получила. Более того — поэтическое сопоставление современности с холодно взирающей вечностью поневоле смещало масштабы ценностей, делая их к тому же весьма относительными. В докладе „Петербургская школа молодой русской поэзии“, прочитанном 27 сентября 1923 года в Пушкинском Доме, Вс. Рождественский высказал слова порицания по адресу тех поэтов, которые „слишком близко“, по его мнению, „подошли к современности и слишком оглушены ею“»[21].
В стихах «Большой Медведицы» эти ноты прозвучали в поэтической трактовке Петербурга, который, отдав дань времени, будто бы вошел, подобно кораблю-ветерану, в спокойные воды вечности.
Однако надо отметить, что мысли, высказанные в докладе о «петербургской школе», судя даже по стихам «Большой Медведицы», не говоря уже о последующих книгах, не были устойчивыми. Статуарный, эмблематический («вечный») Петербург постепенно превращается в лирике Вс. Рождественского в современный, живой, наполненный шумом труда индустриальный город.
Что касается пейзажной и любовной поэзии, то мотивы вечности, искусно инструментованные в тонах классических традиций Пушкина и Баратынского, придали стихам оттенок лирических медитаций, проникнутых свойственным Вс. Рождественскому жизнелюбием:
(«Земное сердце не устанет…»)
Понимание кратковременности человеческого бытия придавало в глазах поэта особое очарование и остроту чувственной прелести мира.
(«Как сердце, качается берег зеленый…»)
Почти тотчас после выхода в свет «Большой Медведицы» Вс. Рождественский (в январе 1927 года) пишет: «Напечатанная „Медведица“ для меня что-то такое, что осталось позади. Я оглядываюсь на нее с нежностью и с улыбкой, как на уходящую Юность. Больше мне таких стихов не повторить.
Теперь по-новому начинают смотреть глаза. Мне хочется красок sombre (мрачных — А. П.) и горького голоса. Я иду в сторону Лермонтова, еще не напечатанной „Судьбы поэта“ и только что оконченного мною „Ночного пешехода“ (Федотов). Теперь, мне кажется, у меня есть некоторое право отворять калитку из своего сада в ночной мир…»[22]
Конечно, новая книга, исподволь завязывавшаяся из стихов 1927–1928 годов, не означала разрыва с недавними обретениями. В книгу «Гранитный сад» (1929) Вс. Рождественский включил произведения, входившие в «Большую Медведицу», но лишь те, что в свое время действительно прокладывали для него пути в будущее, например стихотворение «Крысы грызут по архивам приказы…», исполненное патетики воспоминаний о днях Революции. Теперь мотив этого стихотворения подхвачен и развит в «Октябрьской погоде», где появились строчки, которые могут стать эмблематическим выражением нового этапа в гражданском и литературном развитии поэта:
Вс. Рождественский формально не входил ни в одну из литературных группировок двадцатых годов. Принципы реалистического искусства, всегда дорогие и непреложные для него, освященные великими традициями классической поэзии, представлялись ему достаточно широкими для плодотворных творческих исканий. Будучи романтиком по складу характера, он справедливо считал, что сочетание правдивости в изображении жизни с долей вымысла и воображения, тщательность в ремесле и неустанность исканий — главные залоги писательского успеха. Но среди пестроты тогдашних литературных групп его внимание все же остановило небольшое творческое объединение «Содружество», в которое входило несколько ленинградских писателей (Н. Браун, М. Комиссарова, Н. Баршев, Б. Лавренев, А. Чапыгин, М. Козаков, Д. Четвериков и др.). «Содружники» заявляли, что ощущают себя «современниками… великой эпохи, участниками ее мирового призвания и дела»
Хотя «Вампир» Д. Байрона совсем не закончен и, по сути, являетя лишь наброском, он представляет интерес не только, как классическое «готическое» призведение, но еще и потому что в нем главным героем становится тип «байронического» героя — загадочного и разачарованного в жизни.
Мистическая поэма английского поэта-романтика Джорджа Ноэла Гордона Байрона (1788–1824) о неуспокоившемся после смерти духе, стремящемся получить прощение и вернуть утерянную при жизни любовь.
Байрон писал поэму «Корсар» с 18 по 31 декабря 1813 г. Первое издание ее вышло в свет 1 февраля 1814 г.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
И вечно буду я войну вестиСловами — а случится, и делами! —С врагами мысли…Мне хочется увидеть поскорейСвободный мир — без черни и царей.В этих строчках — жизненное и творческое кредо великого английского поэта Джорджа Гордона Байрона (1788–1824). Его поэзия вошла в историю мировой литературы, как выдающееся явление эпохи романтизма. Его жизненный путь отмечен участием в движении карбонариев и греческих повстанцев за освобождение Италии и Греции от чужеземного ига.Творчество Байрона, своеобразие его поэтического видения оказали заметное влияние на развитие русской поэзии XIX века.Книга издается к 200-летию поэта.Художник А.
В сборник включены поэмы Джорджа Гордона Байрона "Паломничество Чайльд-Гарольда" и "Дон-Жуан". Первые переводы поэмы "Паломничество Чайльд-Гарольда" начали появляться в русских периодических изданиях в 1820–1823 гг. С полным переводом поэмы, выполненным Д. Минаевым, русские читатели познакомились лишь в 1864 году. В настоящем издании поэма дана в переводе В. Левика.Поэма "Дон-Жуан" приобрела известность в России в двадцатые годы XIX века. Среди переводчиков были Н. Маркевич, И. Козлов, Н. Жандр, Д. Мин, В. Любич-Романович, П. Козлов, Г. Шенгели, М. Кузмин, М. Лозинский, В. Левик.
В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.
В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.
Основоположник критического реализма в грузинской литературе Илья Чавчавадзе (1837–1907) был выдающимся представителем национально-освободительной борьбы своего народа.Его литературное наследие содержит классические образцы поэзии и прозы, драматургии и критики, филологических разысканий и публицистики.Большой мастер стиха, впитавшего в себя красочность и гибкость народно-поэтических форм, Илья Чавчавадзе был непримиримым врагом самодержавия и крепостнического строя, певцом социальной свободы.Настоящее издание охватывает наиболее значительную часть поэтического наследия Ильи Чавчавадзе.Переводы его произведений принадлежат Н. Заболоцкому, В. Державину, А. Тарковскому, Вс. Рождественскому, С. Шервинскому, В. Шефнеру и другим известным русским поэтам-переводчикам.
Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)