Стихотворения - [14]

И выше бы небес поставил вам престол.

И песнь моя была тогда бы вас достойна,

И жадно бы тогда внимал мне целый свет,

И звуки бы лились пленительно и стройно, —

Тогда б я счастлив был, тогда 6 я был поэт!

Конец 1830-х годов

Две картины

По небесам катался гром,

И молния из туч сверкала;

Всё с треском падало кругом,

Свирепо буря бушевала.

И страшно грешник умирал,

Сверкал безумными глазами,

Час роковой над ним летал —

Отдать отчет пред небесами.

Он видел в черных облаках

Своих мучений бесконечность,

Ударил гром на небесах —

И с воплем отошел он в вечность.

Светило тихо достигало

Конца теченья своего,

Ни облачко не помрачало

Заката ясного его.

Муж доброй смерти приближенье

С сердечной радостью встречал

И в ясном солнца захожденьи

Конец себе он представлял.

Вот солнце за горами село,

Заря весь запад обняла.

Душа от мира отлетела, —

Остались добрые дела.

Конец 1830-х годов

Толпе эмпириков

Напрасно мысль горит и блещет

Пред близорукою толпой,

Напрасно свет далеко мещет

И гонит мрак перед собой:

Не им понять ее деянья!

Невыносимо для очей

И ослепительно сиянье

От чистых истины лучей.

Но слабые покоит очи,

Но нежит их пугливый взор

Неверный сумрак темной ночи,

Где вспыхнет легкий метеор.

А вечной истины сиянье,

Неотразимый, строгий свет,

Гонящий сумрака созданья,

Толпу теней, рассудка бред, —

Им ненавистен; им милее

Знакомый сумрак; в нем идти

Привольней им; они бодрее

На осязательном пути.

Пусть мысль сияет, путь свершая, —

Им блага свет не принесет,

И луч, в их область проникая,

Им только призраки дает.

24 ноября 1841

Москва

К идее

Посвящается Ю. Ф. Самарину

Es existiert nichts, als Idee.[2]

От радостей я личных отказался;

Отрекся я от сладостной любви;

Сердечных снов, видений рой умчался,

Спокойны дни свободные мои.

И новый мир передо мной открылся;

Рассыпались бессильные мечты:

Твой строгий образ в душу мне втеснился,

Суровые и бледные черты.

И жизни шум, безумное стремленье

Устранены присутствием твоим;

Везде твое я слышу дуновенье,

Случайное скрывается пред ним;

И важное отвсюду выступает,

И тайный смысл явлений обнажен;

Твой строгий свет всё в мире обнимает,

Неумолимо озаряет он.

Да, ты везде, везде ты тайно дома;

В явленьях жизни шумной и живой

Я узнаю твой образ, мне знакомый;

Отвсюду он выходит предо мной.

Тебе всю жизнь, часы, и дни, и годы,

Я посвятил, и ты всегда со мной;

В тебе нашел я таинство свободы,

Незримое случайности земной.

Предчувствием давно я волновался,

Им были полны молодые дня:

И шум забав послышанный промчался,

Непризнанный, погас огонь в крови.

Во время то, вся счастием блистая,

Дням молодым посланница небес,

Ко мне любовь слетала неземная,

И жизнь была полна ее чудес.

Но дальше я душою устремлялся,

Ей отдал я сны прежние мои:

От радостей я личных отказался,

Отрекся я от сладостной любви.

За мной давно уже лежит далеко

То время, что, бывало, я любил,

Безумствовал, кипел, вздыхал глубоко, —

Где я тебе еще не предан был.

Но иногда какой-то вздох забытый,

Какой-то взор, какой-то темный сои

Ко мне дойдут из дали той сокрытой,

И я стою, задумчиво смущен…

Но никогда я не стремлюсь душою

К моим давно, давно прошедшим дням;

Нет, – постигать и вечно быть с тобою,

Сокровище, что ты даруешь нам,

Нет, истины великое сиянье,

Передо мной создавшее всё вновь,

Дороже мне, чем прежнее мечтанье,

Чем прежняя прекрасная любовь.

<1842>

А. Н. Попову (Перед поездкой его в чужие края в 1812 году)

Вы едете, оставя за собой

Родную Русь с ее привольем и пространством,

С ее младою, девственной красой,

С ее живым нарядом и убранством,

С ее надеждой, верой – и Москвой.

Знакомиться с германскою столицей

Спешите вы – за длинной вереницей

Пустых людей, которых нам не жаль

(Их поделом взяла чужая даль!),

Таких людей чуждаетесь вы сами.

Итак, Берлин предстанет перед вами,

Где так сиял и закатился ум,

Где, говорят, идет и брань и шум.

Там жил герой Германии последний, —

Торжественный прощальный жизни цвет!

Свой дивный путь, в теченье многих лет,

Прошел он всех славнее и победней.

С ним рыцарей воскресли времена,

Железная в нем вновь проснулась сила,

Дивилася ему его страна,

Его рука тяжелая страшила.

Германский дух доспех ему сковал,

Невиданный, огромный, непробивный;

Им облечен, могучий, он стоял,

Смиряя всех своею силой дивной.

И нет его; доспех его лежит,

Оставленный в добычу поколенья, —

И вкруг него, ведя войну, шумит

Толпа пигмеев, жадная движенья.

Доспех у них, но нет могучих сил,

Но нет руки, оружием владевшей,

Но нет того, который бы взложил

И бодро нес доспех осиротевший!

Пусть силятся я рвутся сгоряча

Хоть по частям схватить убранство боя:

Им не поднять тяжелого меча,

Не сдвинуть им оружия героя!

И крик и брань в стране возникли той,

Движенье там и шумно и нестройно,

И жизнь в своей минуте роковой

Торопятся, волнуясь беспокойно.

Туда теперь вам долгий путь лежит…

Средь шумного, тревожного движенья

Вас не обманет жизни ложный вид,

Не увлечет вас сила разрушенья.

Пусть часто там, на стороне чужой.

Мечтаются вам образы родные…

Высоко Кремль белеет над рекой,

Блестят кресты и главы золотые;

Колокола гудят – и торжества

Священного исполнен звук обильный,

И внемлет им надежды, веры сильной

И жизни полная Москва!

19 апреля 1842

Москва

* * *

Страшная буря прошла, —

Солнце блеснуло из туч,