Стихотворения (1970–1980) - [13]

С толпою подружек идет.

Смеется, хотя и устала,

Хоть горек смеющийся взгляд,

Пылает цветной полушалок,

Упругие щеки горят.

Нет имени лучше, чем «Вера»,

И это я всем повторю.

Не Вера ли в сумерках серых

Напомнила мне про зарю?

Любое несчастье осилю,

Пробьюсь сквозь пожары и лед —

Мне только бы знать, что в России

Веселая Вера живет.

НАДЕЖДА

В окопах, землянках, теплушках

Не годы я прожил — века…

Ах, если бы знали, как сушит

Солдатское сердце тоска!

От пули спасения нету,

Спасения нет от огня.

Я б, может, не выдержал это —

Надежда хранила меня.

Пусть землю бьет крупною дрожью,

Пускай пулеметы стучат —

Надежду убить невозможно,

А значит, бессмертен солдат!

ЛЮБОВЬ

На запад нас ненависть гонит,

Но даже в смертельном бою

Я чувствую вдруг на погоне,

Любовь моя, руку твою.

Ты вновь мне приснилась сегодня —

Подходишь, платок теребя…

Нет, в прорези мушка не дрогнет —

Ведь я защищаю тебя.

Но только иссякли бы силы

И прочности вышел запас,

Когда бы на родине милой

Не ждали любимые нас…

1974

«Мы бы рады мечи на орала…»

Мы бы рады мечи на орала —

Но пока только снится покой…

Новобранцу платком помахала

Мать, а после закрылась рукой.

У девчонок глаза покраснели…

Не пора еще танкам на слом,

Не пришло еще время — шинели

Под музейным храниться стеклом.

1974

«Я курила недолго, давно — на войне…»

Я курила недолго, давно —

На войне.

(Мал кусочек той жизни,

Да дорог!)

До сих пор

Почему-то вдруг слышится мне:

«Друг!

Оставь «пятьдесят»

Или «сорок»!»

И нельзя отказаться —

Даешь докурить,

Улыбаясь, болтаешь с бойцами.

И какая-то новая

Крепкая нить

Возникала тогда меж сердцами.

А за тем, кто дымит,

Уже жадно следят,

Не сумеет и он отказаться,

Если кто-нибудь скажет:

«Будь другом, солдат…» —

И оставит не «сорок»,

Так «двадцать».

Было что-то

Берущее за душу в том,

Как делились махрой

На привале.

Так делились потом

И последним бинтом,

За товарища

Жизнь отдавали.

И в житейских боях

Я смогла устоять,

Хоть бывало и больно, и тяжко,

Потому что со мною

Делились опять,

Как на фронте,

Последней затяжкой.

1974

НА ВЕЧЕРЕ ПАМЯТИ СЕМЕНА ГУДЗЕНКО

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели,

Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.

С. Гудзенко

Мы не трусы.

За жизнь

Заплатили хорошую цену.

А стоим за кулисами

Робки, строги и тихи.

Так волнуемся, будто

Впервые выходим на сцену

Мы, солдаты, читаем

Ушедшего друга стихи.

Я и впрямь разреветься

На этой трибуне готова.

Только слышу твой голос:

— Не надо, сестренка,

Держись! —

Был ты весел и смел,

Кареглазый наш правофланговый,

По тебе мы равнялись

Всю юность, всю зрелость, всю жизнь.

И в житейских боях

Мы, ей-богу,

Не прятались в щели,

Молча шли напролом,

Стиснув зубы, сжигали мосты,

Нас не нужно жалеть,

Ведь и мы никого б не жалели,

Мы пред нашей Россией

Во всякое время чисты.

1974

«Удар! Еще удар! Нокаут!..»

Удар! Еще удар!

Нокаут!

Да, поражение.

Опять.

А после драки

Кулаками,

Известно, незачем махать…

Стою на краешке припая,

К ночной воде

Прикован взгляд…

Но сердце помнит —

Отступая,

Мы знали,

Что придем назад.

И в горький час,

И в час веселый,

И у несчастья на краю,

Спасибо,

Фронтовая школа,

Тебе за выучку твою!

1974

«Когда стояла у подножья…»

Когда стояла

У подножья

Горы, что называют

«Жизнь»,

Не очень верилось,

Что можно

К ее вершине вознестись.

Но пройдено

Уже две трети,

И если доберусь туда,

Где путникам усталым

Светит

В лицо

Вечерняя звезда,

То с этой высоты

Спокойно

И грустно

Оглянусь назад:

— Ну вот и кончились

Все войны,

Готовься к отдыху,

Солдат!..

1974

НАШЕ — НАМ!

Наше — нам, юность — юным, и мы не в обиде.

Сергей Орлов

Пусть певичка смешна и жеманна,

Пусть манерны у песни слова, —

В полуночном чаду ресторана

Так блаженно плывет голова.

Винограда тяжелые гроздья

Превратились в густое вино,

И теперь по артериям бродит,

Колобродит, бунтует оно.

А за маленьким столиком рядом

Трое бывших окопных солдат

Невеселым хмелеющим взглядом

На оркестр и певичку глядят.

Я, наверное, их понимаю:

Ветераны остались одни —

В том победном ликующем мае,

В том проклятом июне они…

А смешная певичка тем часом

Продолжает шептать о весне,

А парнишка в потертых техасах

Чуть не сверстницу видит во мне!

В этом спутник мой искренен вроде,

Лестно мне и немного смешно.

По артериям весело бродит,

Колобродит густое вино.

А за маленьким столиком рядом

Двое бывших окопных солдат

Немигающим пристальным взглядом

За товарищем вставшим следят.

Ну а тот у застывшей певицы

Отодвинул молчком микрофон

И, гранатой, в блаженные лица

Бросил песню забытую он —

О кострах на снегу, о шинели

Да о тех, кто назад не пришел…

И глаза за глазами трезвели,

И смолкал вслед за столиком стол.

Замер смех, и не хлопали пробки.

Тут оркестр очнулся, и вот

Поначалу чуть слышно и робко

Подхватил эту песню фагот,

Поддержал его голос кларнета,

Осторожно вступил контрабас…

Ах, нехитрая песенка эта,

Почему будоражишь ты нас?

Почему стали строгими парни

И никто уже больше не пьян?..

Не без горечи вспомнил ударник,

Что ведь, в сущности, он — барабан,

Тот, кто резкою дробью в атаку

Поднимает залегших бойцов.

…Кто-то в зале беззвучно заплакал,

Закрывая салфеткой лицо.

И певица в ту песню вступила,

И уже не казалась смешной…

Ах, какая же все-таки сила

Скрыта в тех, кто испытан войной!

Вот мелодия, вздрогнув, погасла,

Словно чистая вспышка огня.

Знаешь, парень в модерных техасах,