Стихотворения, 1923 - [13]

         сплетни о шансонетке.

Не от нее,

    от другой

         у мужа

              детки. —

Вцепится

    жена

         мужу в бороду

и тянет

    книзу —

лафа Керзону,

            лорду —

маркизу.

Говорит,

    похихикивая

         подобающе сану:

— Ну, и устроил я им^*

         Лозанну! —

Многим

    выяснится

         в этой миниатюрке,

из-за кого

    задрались

         греки

              и турки.

В нотах

    Керзон

         удал,

              в гневе —

                 яр,

но можно

    умилостивить,

               показав долла́р.

Нет обиды,

       кою

было бы невозможно

         смыть деньгою.

Давайте доллары,

         гоните шиллинги,

и снова

    Керзон —

         добрый

              и миленький.

Был бы

    полной чашей

         Керзоний дом,

да зловредная организация^*

              у Керзона

                 бельмом.

Снится

             за ночь

            Керзону

         раз сто,

как Шумяцкий^*

            с Раскольниковым

              подымают Восток

и от гордой

          Британской

              империи

летят

         по ветру

            пух и перья.

Вскочит

    от злости

         бегемотово-сер —

да кулаками на карту

         СССР.

Пока

         кулак

    не расшибет о камень,

бьет

        по карте

          стенной

         кулаками.

Примечание.

Можно

    еще поописать

         лик-то,

да не люблю я

             этих

         международных

                   конфликтов.

[Москва, 21 мая 1923]

Пилсудский >*

Чьи уши —

       не ваши ли? —

не слышали

        о грозном

         фельдмаршале?!

Склонитесь,

        забудьте

         суеты

              и су́етцы!

Поджилки

    не трясутся у кого!

Мною

          рисуется

портрет Пилсудского.

Рост

У Пилсудского

             нет

         никакого роста.

Вернее,

    росты у него разные:

маленький —

           если бьют,

большой —

        если победу празднует.

Когда

          старается

              вырасти рьяней,

к нему

           красноармейца приставляют

                    няней.

Впрочем,

    военная

         не привлекает трель его:

не краснозвездников^*,

         а краснокрестников^* норовит

                          расстреливать.

Голова

Крохотный лоб.

Только для кокарды:

         уместилась чтоб.

А под лобиком

         сейчас же

              идут челюстищи

зубов на тыщу

             или

         на две тыщи.

Смотри,

    чтоб челюстьце

              не попалась работца,

а то

       разрастется.

Приоткроется челюсть,

             жря

              или зыкая, —

а там

         вместо языка —

         верста треязыкая.

Почему

    уважаемый воин

так

      обильно

        языками благоустроен?

А потому

    такое

             языков количество,

что три сапога,

             по сапогу на величество, —

а иногда

    необходимо,

         чтоб пан мог

вылизывать

        единовременно

              трое сапог:

во-первых —

           Фошевы^*

подошвы,

Френчу^*

    звездочку шпорову

да туфлю

    собственному

             буржуазному

                      борову.

Стоит

          на коленках

         и лижет,

              и лижет,

только сзади

         блестят

         пуговицы яркие.

Никто

          никогда

         не становился ниже:

Пилсудский^*

        даже ниже

         польской марки.

А чтоб в глаза

            не бросился

              лизательный снаряд —

над челюстью

            усищев жесткий ряд.

Никто

    не видал

         Пилсудского телеса.

Думаю,

    под рубашкой

         Пилсудский — лиса.

Одежда:

    мундир,

         в золото выткан,

а сзади к мундиру —

         длиннющая нитка,

конец к мундиру,

         а конец второй —

держится

    Пуанкарой^*.

Дернет —

    Пилсудский дрыгнет ляжкой.

Дернет —

    Пилсудский звякнет шашкой.

Характер пилсудчий —

сучий.

Подходит хозяин —

         хвостика выкрут.

Скажет:

    «Куси!» —

         вопьется в икру.

Зато

       и сахар

       попадает

         на носик

этой

    злейшей

         из антантовских мосек.

То новеньким

            заменят

         жупан драненький,

то танк подарят,

         то просто франки.

Устрой

    перерыв

         в хозяйских харчах —

и пес

         моментально б

         сник

                 и зачах.

Должен

    и вере

               дать дань я

и убеждения

         оттенить

         до последних толик:

Пилсудский

        был

        социалистического вероисповедания,

но

    по убеждению

         всегда

              иезуит-католик.

Демократизм прихрамывает,

              староват одёр,

у рабочих

    в одра

         исчезает вера.

Придется

    и Пилсудскому

               задать дёру

из своего

    Бельведера^*.

Примечание.

Не очень ли

    портрет

         выглядит подленько?

Пожалуй,

    но все же

         не подлей подлинника.

[1923]

Стиннес >*

В Германии,

         куда ни кинешься,

выжужживается

    имя

           Стиннеса^*.

Разумеется,

        не резцу

         его обреза́ть,

недостаточно

          ни букв,

            ни линий ему.

Со Стиннеса

          надо

         писать образа.

Минимум.

Все —

    и ряды городов

            и сёл —

перед Стиннесом

         падают

            ниц.

Стиннес —

        вроде

         солнец.

Даже солнце тусклей

         пялит

            наземь

оба глаза

    и золотозубый рот.

Солнце

    шляется

         по земным грязям,

Стиннес —

       наоборот.

К нему

    с земли подымаются лучики —

прибыли,

    ренты^*

         и прочие получки.

Ни солнцу,

       ни Стиннесу